Владислав Корякин - Русанов

Капитан «Геркулеса» Александр Степанович Кучин.

Русанов и Жюльетта Жан на палубе "Геркулеса"

Судно экспедиции 1912 года "Геркулес".

Дом, построенный Русановым на Шпицбергене.

Бухта Колсбэй (Шпицберген), где Русанов обнаружил богатое месторождение угля.

Последнее свидетельство — столб с надписью «Геркулес»…

…остатки снаряжения экспедиции.

Александр Васильевич Колчак.

Борис Андреевич Вилкицкий.

Ян Иосифович Нагурский.

Рудольф Лазаревич Самойлович.

Михаил Михайлович Ермолаев.

Отто Юльевич Шмидт и Иван Дмитриевич Папанин среди полярников.

Ледокольный пароход "Владимир Русанов"

Подходящее место для сооружения базы было найдено с помощью поморов-груманланов в заливе Решерш, где все строительные работы были закончены в середине августа, когда корабли покинули берега Шпицбергена, оставив на зимовку 11 человек во главе с унтер-лейтенантом Моисеем Рындиным.

Чичагов вышел из Колы в мае 1765 года во главе отряда из трех кораблей. Спустя неделю корабли прошли остров Медвежий, где были задержаны противными ветрами, и в начале июня были остановлены вблизи Бельсунна льдами. Только в середине июня корабли подошли к зимовью Рын-дина, где взяли на борт запас продовольствия и всего необходимого для дальнейшего плавания. Однако льды не позволили пройти далее севернее 80 градусов 26 минут, после чего в последних числах июля было решено возвращаться. На обратном пути Чичагов миновал зимовочную базу в Ре-шерше, где оставалось мало продовольствия, о чем Рындин направил рапорт на имя царицы Екатерины с промысловым судном двинянина Василия Меньшикова. Эта просьба запоздала в связи с наступлением осеннего времени и поэтому зимовка 1765/66 года для людей Рындина оказалась настолько тяжелой, что он потерял часть своей команды. В целом начальство в Петербурге осталось недовольно результатами похода Чичагова и потребовало его повторения на будущий год.

Второй поход не принес ничего нового — льды остановили корабли практически на той же широте, где было решено ложиться на обратный курс «за непреодолимым к намеренному пути от льдов препятствием». 30 июля корабли пришли к базе Рындина, где оставались в течение недели. Здесь выяснилось, что судьба зимовщиков оказалась бы еше страшнее, если бы не помощь поморской артели, зимовавшей в 30 верстах восточнее базы Рындина. Во время стоянки окрестности базы были положены на карту. 10 сентября 1766 года отряд Чичагова вместе с участниками двухгодичной зимовки вернулся в Архангельск, получив определенные сведения о режиме льдов и погодных условиях в водах Шпицбергена.

В последующие полтора века Россия не предпринимала каких-либо официальных шагов в отношении Шпицбергена, тогда как поморская деятельность протекала здесь достаточно активно, что подтверждается статистическими данными, обнаруженными Русановым в архангельских архивах: «Общее число промышленников, отправившихся за трехлетие на Шпицберген, составляет 360 человек, а вместе с кормщиками должно достигать 378 человек. На промысел было взято ржаной и ячменной муки 11 120 пудов… Количество судов, выходивших на Шпицберген не из Архангельска, остается неизвестным» (1945, с. 282–283); тогда как только указанный порт отправил 18 кораблей, с другими пунктами Поморья их было, разумеется, существенно больше. Важно, что Русанов сохранил для нас имена как кормщиков (Рах-манин, Савин, Старостин и др.), так и владельцев судов (Пушков, Окольнишников, Стукачев и др.) — все известные в Поморье династии, помимо названий кораблей.

Вот какими увидели поморов наши соседи-норвежцы в Тромсе в середине XVIII века: «Это были высокие крепкие парни, с длинными, густыми, ни разу не бритыми бородами, курчавыми желто-рыжими, рыжими или темными волосами, загорелыми обветренными лицами, с длинными кустистыми бровями над жесткими твердо смотрящими глазами, короткими мясистыми носами и большими ртами, украшенными здоровыми и белыми зубами. Их мускулистые и полные необычайной силы тела были облачены в длинные, широкие, плохо сидящие на них и собранные в складки вокруг талии верхние одежды… из серо-белого или бледно-синего полотна, причем грязных, запачканных кровью и порванных в некоторых местах. На ногах некоторых были некрашеные финские сапоги. Они также носили брюки до колен, но под верхней одеждой большинство русских носило синие или красные рубахи или блузы, которые по талии охватывались поясами, на которых висели длинные ножи… На голове эти парни носили самоедские шапки из меха с длинными свисающими пестро окрашенными завязками из меха и ткани, которые они перебрасывали на спину, или шляпы и шапочки».

Едва ли эти люди имели героический облик или, как теперь говорят, имидж, как это представляется порой в наши дни. Видимо, достаточно обыденной внешностью — невысокий румяный бородатый крепыш, судя по описанию англичанина Мартина Конвея со слов ветеранов архипелага, норвежских охотников, — отличался и российский рекордсмен среди зимовщиков-поморов Иван Старостин. Он зимовал на архипелаге 32 раза, не покидал его полтора десятка лет подряд. После смерти в 1826 году уже в весьма преклонном возрасте он так и не расстался с любезным ему Шпицбергеном, где и был похоронен. Участники экспедиции 1868 года под начальством Адольфа Эрика Норденшельда (о ней речь впереди) вспомнили замечательного помора: «Его развалившаяся изба все еще стоит к западу от Грин-Харбор на том мысу, который носит его имя, и среди множества могил есть и его могила, но какая из них — память об этом умалчивает».