Марк Пуссе - Семь походов по Восточному Саяну

Вечером опять пошел дождь, и промысловики нам пояснили: «Видите те колья? Дойдет вода до верха, надо уплывать. Иначе не пройти Семеновскую шиверу».

По Кизиру плыли медленно и в полной тишине. К приметным затескам на левом берегу подплыли в шесть часов вечера. Стали готовиться к ночевке, заготавливать дрова. Дождило, снова предстояла сырая ночевка. Ночью нас окутал туман. Было сыро, неуютно. С нетерпением ждали рассвета.

Плавание продолжили в начале десятого. Едва остановились у лагеря экспедиции, где собирались обсохнуть, услышали рокот моторов. Сверху показались лодки промысловиков. «В Кизире быстро поднимается вода. Возьмите у нас бензин и скорее вниз!»

Остаток дня перетаскивали лодки новым для нас путем, через десятиметровую переволоку третьего порога. Теперь, когда с нами столь опытные люди, решил рискнуть судном и Олег. Каждую лодку подводили к выступающему каменистому языку, разгружали и затаскивали на гребень. Затем спускали в небольшую лагунку, расположенную чуть ниже слива. Вода здесь кипит. Малейшая неосторожность — и лодку разобьет о камни.

Отдохнув в левобережной лагуне, начали форсировать каменную гряду. От берега уходили лодка за лодкой. Надо промчаться между камнями, что пониже порога. Когда свою лодку повел Иван, давший сразу полный газ, все дружно закричали: «Правее, правее!» В последние мгновения владелец моторки все-таки успел подвернуть.

Филипп показал на яму пониже порога:

«Если подползти по скале вот к этому обрыву, можно увидеть в ней огромных тайменей. До семи штук за рыбалку брал спиннингом. Паводок пройдет, вода посветлеет, самое время будет их ловить.

Ночевали на Андрианихе. Кто-то из молодежи сжег портянки и брюки. Есть у саянских охотников шутливая примета: сжег одежду — жена изменила. Вся избушка содрогается от хохота. Молодожен-погорелец, судя по всему, приметой не пренебрегает, заглядывает ко мне в календарь…

Наша флотилия отправляется дальше. В строю кильватера стремительно несутся моторки. Мелькают берега, повороты, островки. Впереди лодка Филиппа. Чтобы удобнее было фотографировать, я попросился к нему. Щелкаю ФЭДами во все стороны.

Второй порог прошли ходом. По Семеновской шивере вели моторки почти не снижая скорости. И в «бане», и в «предбаннике» лодку мотает, как щепку. Филипп, очевидно, зазевался, так как неожиданно сквозь муть и пену я увидел прямо по носу стремительно приближающийся огромный бурый камень. «Правее, правее!» — закричал я. Филипп успел отвернуть, и лодка со скрежетом прошла бортом по граниту камня. Вскоре вышли на чистую воду. «Что же ты? — кричал из своей лодки Николай, — опять решили все потопить?». «Корму вал поднял», — оправдывался Запольский, — лодка руля не слушалась».

Я спросил Филиппа, почему «опять». «Да в прошлом году здесь же, в «предбаннике», с сыном старшим плыли. Я как чувствовал неладное — высадил его на берег. Налетел на камень, лодка пополам, но мне повезло: схватился за пустую канистру. На ней и выплыл…»

Мимо нас стремительно пронеслась стайка чирков, и, как горох, сыпанула в воду. Молнией прошедший сокол развернулся и сел на нависающее над водой дерево. Сокол бьет жертву в воздухе. Как бы зная это, утки плавали спокойно. Таким же выглядел хищник: добыча не уйдет…

21 мая подплыли к Усть-Джебу. На берегу качала ребенка Гошкина жена. Рассмотрев, что мы привезли, возмутилась: «Так ведь это же медведь?! Я его есть не буду. Он поганый!» Помогли помалкивающему товарищу выгрузить его долю, тепло распростились. Родителям же Олега добыча по душе: «Вымочим!»

Ожидая таежников, — они задержались в лагере экспедиции — я разговорился со старшим Мартыновым, тоже жителем Зимовья. Прошлой осенью он и его сыновья впервые поднялись «на моторе» в верхнее течение Казыра и у Ванькиной избушки встретились с нашим проводником в первых походах Тутаевым и другими тофами.

Оказалось, что у Мартынова есть подробная карта Казыра. Я заикнулся было, нельзя ли ее сфотографировать, но мой собеседник вдруг потерял интерес к разговору и смолк.

Последняя ночевка — в Курагино, до него плыли еще километров шестьдесят, в гостеприимной семье Запольского. Бывший десантник-парашютист, он и сейчас по-военному собран, подтянут. Делает все четко.

Вечером, после жаркой баньки, таежник рассказал про нелегкое детство… «Отца моего убили в 1922 году. Из-за соболей. Возвращался он с другом с соболевки. Сначала застрелили друга, а мой успел уйти. В него стреляли, но осеклось ружье. Километрах в трех от Заимки осторожные бандиты оставили засаду. Изнемогающий отец выбежал на костер и, когда увидел, что это один из тех же, крикнул: «Не убивай за ради детей!..» Бандит спустил его труп под лед. Прошло много лет. Один из убийц поссорился с женой, решил отомстить и тестю. Рассказал все моей матери. Я рос и ждал своего часа. Когда меня взяли в армию, в живых остался только главный. Остальных за бандитизм расстреляли. Вернулся домой, сказал: «Передайте Ивану — за ним должок. Старик прятался от меня. Так и не смог я расплатиться. Сам подох…»

Бывает же так: сегодня, когда предстоит покинуть полюбившийся край, наступила удивительная погода. Все: и горы, и тайга — словно пропитались солнцем.

…Уже давно отступила тайга. За окнами автобуса — бескрайняя степь, холмы. На далеких холмах, выложенные белым кирпичом слова: «Ленин», «Мир». Видно их и из самолета.

До следующего года — мир тишины и приключений!

В Абакане мы были приятно удивлены: начались пассажирские перевозки до Курагино.

Строители трассы Абакан — Тайшет дали слово к концу шестьдесят четвертого забить и «серебряный костыль».

Запольский встретил нас с распростертыми объятиями, познакомился с моими товарищами — северодвинскими рабочими Валентином Шаныгиным и Романом Розановым, расспрашивал их о жизни и работе на Севере. Филиппу очень хотелось пойти с нами: «В эти районы промысловики еще не заглядывали, я был бы первый. Нельзя только: операцию недавно перенес».

Двадцать пятого июня поплыли вверх по Тубе — правобережному притоку Енисея, набирающему силы от слияния Казыра, Кизира и Амыла. Когда лодка вошла в устье Казыра, мотор сразу же запел на другой ноте, почувствовав мощь главной саянской реки.

Изредка минуем деревушки. Против каждой — копошащиеся на берегу старики. На удивление — все рыжие!

С песчаных пляжей спугиваем куличков, в воду сбегают стайки утят. В нижнем течении реки есть десятикилометровый участок, где нужно соблюдать осторожность: между отвесных берегов течение убыстряется, есть скалистые прижимы.

До Черемшанки — это километров сто, поднимались одиннадцать часов. Руководитель леспромхоза Мурзаев, председатель сельсовета Латышев — с ними я вел предпоходную переписку — обещали содействовать в заброске к Верхней Казырской, но помешал трагический случай: у Мурзаева накануне утонул брат. Тут уж не до нас.