Пол Теру - По рельсам, поперек континентов. Все четыре стороны. книга 1

На следующей остановке ко мне пристал другой нищий — мальчик лет десяти в аккуратной рубашке и шортах. Умоляюще глядя на меня, он выпалил: «Пожалуйста, сэр, дайте мне денег. Мои отец и мать уже два дня находятся на станции. Они лишены средств. У них нет еды. У отца нет работы, у матери рваная одежда. Нам надо срочно попасть в Дели, и если вы дадите мне одну или две рупии, мы сможем поехать».

— Поезд отходит. Тебе лучше сойти.

Он снова произнес: «Пожалуйста, сэр, дайте мне денег. Мои отец и мать…» — и вновь, словно робот, отбарабанил заученный текст. Я снова предупредил его, чтобы он сошел с поезда, но было ясно, что английского он не знает. Я ушел в купе.

Стемнело, ливень начал ослабевать. Я сидел и читал газету инженера. В ней сообщались известия о всяческих конференциях — фантастически-неимоверном множестве людских сборищ, в самих названиях которых мне слышался гул голосов, шелест размноженных на мимеографе материалов, скрип складных стульев и извечный индийский пролог: «Есть вопрос, который мы просто обязаны себе задать…». На одной из нагпурских конференций в течение недели задавались вопросом: «Будущее зороастризма в опасности?». На той же странице я вычитал, что двести индийцев присутствовали на «Конгрессе миролюбивых стран». Еще одна честная компания дискутировала на тему: «Индуизм — стоим ли мы на распутье?», а на последней полосе рекламировались какие-то «Костюмные ткани Реймонда» (слоган звучал так: «Костюмные ткани Реймонда — и у вас будет что сказать!»). Тут же изображался мужчина в костюме от Реймонда, выступающий на конференции. Прищурив глаза, он манил слушателей рукой; ему было что сказать. Из его рта вырывался «пузырь» со словами: «Коммуникация — это чутье. Коммуникация — это перспективы. Коммуникация — это активность».

В дверь купе просунулась тощая рука нищего, мелькнул драный рукав, локоть в синяках. Прозвучала безнадежная мольба: «Sahib!».

Как только мы покинули штат Андхра-Прадеш, в Сирпуре поезд с лязганьем встал. Прошло двадцать минут, а мы не трогались с места. Сирпур — третьестепенная станция: платформа без крыши, в здании вокзала всего две комнаты, на террасе — коровы. Над окошечком кассы растет трава. На вокзале пахло дождем, дымом дровяных печей и коровьим навозом; это была просто хижина, облагороженная обычными железнодорожными вывесками и лозунгами, среди которых выделялся оптимистичный: «В случае опоздания поезд обязан наверстать упущенное время». Пассажиры «Великого сундучного экспресса» повалили на улицу, радуясь возможности размять ноги. Они прогуливались маленькими группками и громко рыгали.

— Локомотив сломался, — объяснил мне кто-то. — Послали за другим. Будем стоять два часа.

Другой заметил:

— Если бы этим поездом ехал министр, через десять минут бы подогнали.

На платформе буянили тамилы. Из мрака выскользнул местный житель с мешком жареного нута. Тамилы бросились к нему, раскупили весь товар и потребовали принести еще. Орда тамилов собралась у окна начальника станции и стала орать на человека, который сидел внутри и отстукивал морзянку.

Я отправился на поиски пива, но, едва выйдя из вокзала, тут же оказался в кромешной тьме и едва не повернул обратно. От запаха мокрой растительности воздух казался плотным, сладковатым, почти приторным. На дороге лежали коровы: белые, отчетливо видимые. Ориентируясь по коровам, как по указателям, я шел вперед по невидимому шоссе, пока не увидел в стороне, ярдах в пятидесяти, тусклый оранжевый огонек. Я свернул к нему и в итоге оказался у хижины — низкой, убогой, слепленной из глины. Крышей служил парусиновый полог, над входом висела керосиновая лампа. Другая лампа внутри озаряла лица двух десятков мужчин, которые пили чай. Они с изумлением посмотрели на меня. Двое меня узнали — они ехали со мной «Сундучным экспрессом».

— Чего вы желаете? — спросил один из них. — Я попрошу.

— Здесь можно купить бутылку пива?

Мои слова перевели, и раздался взрыв хохота. Я угадал ответ.

— Километрах в двух дальше по дороге, — мой собеседник указал во тьму, — есть бар. Пиво там.

— А как я его найду?

— Нужна машина, — он снова потолковал с человеком, который подавал чай. — Но машины здесь нет. Выпейте чаю.

Мы стояли в хижине и пили белесый чай с молоком из надтреснутых стаканов. Зажгли благовония. Никто не говорил ни слова. Пассажиры поезда поглядывали на деревенских, деревенские отводили глаза. Парусиновый потолок провисал, столы были истерты до блеска, в воздухе висел тошнотворно-сладкий аромат благовоний. Пассажиры, смутившись, пристально уставились на поблекший календарь с цветными изображениями Шивы и Ганеши. Тишина была мертвая, лампа мигала, и наши тени на стенах подрагивали.

Индус, переводивший мой вопрос, пробормотал вполголоса:

— Вот настоящая Индия!

Вот что я себе навоображал: где-то за кирпичными и оштукатуренными особняками Мадраса, выстроившимися вдоль Маунт-роуд, точно ряды заплесневелых свадебных тортов, плещется Бенгальский залив, где я отыщу на набережной какой-нибудь ресторанчик, и свежий бриз будет раздувать скатерти и качать листья пальм. Я усядусь лицом к воде, закажу на ужин какое-нибудь блюдо из рыбы и пять кружек пива и буду смотреть на пляшущие огоньки маленьких смэков — лодок тамильских рыбаков. А потом лягу спать, а спозаранку вскочу, чтобы успеть на поезд до Рамешварама — городка на самом кончике носа Индии.

— Отвезите меня на пляж, — сказал я таксисту. Это был небритый лохматый тамил в расхристанной рубахе, похожий на одичавшего ребенка из учебника психологии: таких детей — искусанных, полоумных Маугли — в Южной Индии предостаточно. Говорят, их выкармливают волчицы.

— Пляж? Пляж-роуд?

— Годится, — сказал я и пояснил, что хочу в рыбный ресторан.

— Двадцать рупий.

— Даю пять.

— Хорошо, пятнадцать. Садитесь.

Когда мы проехали не больше двухсот ярдов, я обнаружил, что проголодался зверски: после перехода на вегетарианскую пищу мой желудок совсем взбесился. Похоже, то, что я ему подсовывал, было лишь жалким суррогатом настоящей пищи. Овощи слегка притупляли аппетит, но тоска по еде — инстинкт хищника — оставалась неутоленной.

— Вам нравиться английские девушки? — таксист крутил руль запястьями, как делал бы волк при необходимости водить такси.

— Очень, — сказал я.

— Я находить вам английская девушка.

— Серьезно? — Мадрас, город без всяких видимых признаков процветания, казался самым неподходящим местом для проституток-англичанок. В Бомбее я бы поверил: щеголеватые индийские бизнесмены из отеля «Тадж-Махал», носившиеся на автомобилях мимо спящих на тротуарах людей буквально испускали запах богатства и определенно походили на перспективных клиентов проституток. Что до Дели — города конгрессов и делегатов — то мне рассказывали, что проституток из Европы там пруд пруди: они прохаживаются по вестибюлям роскошных отелей, суля услады каждым движением своих жизнерадостных бедер. Но в Мадрасе?