Пол Теру - По рельсам, поперек континентов. Все четыре стороны. книга 1

Отсюда ясно, почему в Англии столько лингвистических различий, откуда берется непостижимость диалектов, на которых начинают изъясняться туземцы, едва в паб входит колонист. Его никто не узнает в лицо; хозяин за стойкой шутит с ним; у камина беседуют о сломанном заборе или аварии на дороге. Лишь когда колонист уходит, ему начинают перемывать косточки: где он живет? чем занимается? Туземцы в курсе всего этого. Позднее, когда он угостит их рюмочкой, они предупредят его насчет погоды («За эту теплынь мы еще расплатимся!»). Так — в попытках завести светскую беседу — деревня проявляет свою признательность. Не забывайте, однако, что в Англии родная деревня есть нечто нематериальное, фактически состояние души. «Вы, верно, недавно к нам в деревню приехали?» — спросил одного моего приятеля владелец газетной лавочки. Это было в Ноттинг-Хилле [76] Ноттинг-Хилл — район Лондона, в описываемый период — обиталище небогатых людей и богемы. .

В Малайзии живет султан, сохранивший со своих школьных лет в Англии прозвище «Дуб». Ныне, в весьма солидном возрасте, он делит время между игрой в поло (в качестве зрителя) и моделированием собственных парадных мундиров (в качестве автора эскизов). Его мундиры поистине великолепны — вроде одеяний шрайнеров [77] Шрайнеры — члены масонского ордена Аристократов Мистического Святилища [Nobles of the Mystic Shrine], основанного в США в 1870 году. Известны в основном своей благотворительной деятельностью. Охотно участвуют в местных парадах, нарядившись в красочную одежду. или традиционных масонов тридцать второй степени, но когда я познакомился с ним на стадионе для игры в поло, он был одет в шелковую рубашку-сафари. В самом начале беседы я сплоховал: узнав, что я писатель, он немедленно воскликнул: «Тогда вы, наверно, знакомы с Беверли Никольсом!» [78] Беверли Никольс (1898–1983) — плодовитый английский писатель, актер и композитор. В литературе он обращался к самым разным жанрам, но наиболее известен своими книгами по садоводству. Любопытно, что единственным биографическим произведением Никольса (не считая автобиографий) была книга о браке и разводе Моэма. , а я рассмеялся. Тогда султан сказал: «На мою коронацию приезжал Сомерсет Моэм. А на следующей неделе приезжает лорд… лорд… э-э-э… как его зовут?»

— Льюисхэм, Ваше Величество, — подсказала англичанка, сидевшая слева от него.

— Льюисхэм приедет… да-да, Льюисхэм. Вы же с ним знакомы? Нет? — султан поправил свои солнечные очки.

— Я только что получил от него письмо.

После этого сама собой затеялась непринужденная беседа об охоте на крупного зверя — Один очень богатый американец как-то мне рассказал, что в России стрелял медведей-гризли, в Африке слонов, а в Индии тигров. Он говорит, что медвежье мясо — самое вкусное, но конина тоже хороша, уступает только медвежатине. Он так сказал. Да, так и сказал! — поведал султан.

Мы обсудили достоинства конины.

Султан сказал:

— Мой отец говорил, что конина полезна для здоровья. Да, так и говорил! Но она очень, очень разогревает, — султан положил руки на живот, нащупал жировые складки и сам себя ущипнул. — Много не съешь — очень разогревает.

— Вы когда-нибудь ели конину, Ваше Величество?

— Нет, никогда. Но syces [79] Syces (англ.) — конюхи; слуги, сопровождающие хозяев в поездках верхом. едят ее все время.

Матч начался с решительной атаки. Команда противника галопом примчалась к воротам султанской, энергично размахивая клюшками.

— Гол забит? — спросил султан.

— Нет, Ваше Величество, — сказала женщина, — но они едва не забили.

— Едва не забили, да! Я заметил! — сказал султан.

— Слегка промазали, Ваше Величество!

— Слегка промазали, да!

В перерыве, после первого chukka — тайма — я спросил султана, что значит по-английски малайское название команды гостей.

Тот замотал головой:

— Не имею понятия. Надо будет спросить Зайида. Это же малайское слово. Я этим языком неважно владею.

— Таможня там, — сказал афганец, указав рукой направление. Но таможня закрылась до утра. Нам нельзя было ни вернуться назад в Тайебад на иранскую границу, ни попасть в Герат. И мы остались на этой полоске земли, не принадлежащей ни Ирану, ни Афганистану. Она напоминала запущенные оазисы из фильмов об Иностранном Легионе: несколько кубических беленых домиков, пять-шесть полузасохших деревьев, пыльная дорога. — Что нам теперь делать? — спросил я.

— Здесь гостиница есть. Отель «Ничейная полоса», — сказал один из моих попутчиков — долговязый хиппи в пижаме, весь обвешанный фенечками. Его звали Лопес. — Я там раз ночевал. С чувихой. Управляющий — просто зашибись.

В действительности гостиница не имела — да и не заслуживала — названия. Она тут все равно была одна. Увидев нас, управляющий завопил: «Ресторан!». И загнал нас, точно стадо овец, в освещенную свечами комнату с длинным столом, на котором одиноко стояла солонка да лежала единственная вилка с погнутыми зубьями. Управляющего звали Абдул; он был истерически взвинчен — должно быть, с голодухи, поскольку рамадан еще не закончился. Абдул начал препираться с Лопесом, и тот обозвал его жуликом.

Электричества в этом отеле не было, а запасов воды хватило лишь на то, чтобы подать нам по одной чашке чая на нос. Туалета не было, умыться было негде — впрочем, я уже сказал, что вода отсутствовала. Есть было нечего. Запас свечек, похоже, подходил к концу. Лопес и его приятель Бобби немного поворчали, но пришли в телячий восторг, услышав от Абдула, что койка стоит тридцать пять центов.

В Тайебаде я купил сырое яйцо и положил в карман куртки, но ненароком раздавил; испачканная ткань вскоре затвердела. У меня оставалась недопитая бутылка джина, которую я откупорил, когда ехал ночным почтовым поездом в Мешхед — ее-то мы и прикончили за игрой в карты с Лопесом, Бобби и каким-то пуштуном, который тоже застрял на ничейной полосе.

Пока мы играли (кстати, обнаружилось, что за карточным столом олдовые хиппи беспощадны и коварны), в комнату забрел Абдул. Он сообщил:

— Чисто, уют. Но света нет. Воды для мыться нет. Воды для чай нет.

— А ты нам внутренний свет включи, — сказал ему Лопес..

— Пых-пых-кумар.

— Гашиш, — сказал Бобби.

Абдул взглянул на нас приветливо. Нервы у него уже успокоились — он-то, в отличие от нас, подкрепился. Он принес комок гашиша, похожий на маленький куличик, какие лепят из песка дети, и вручил Лопесу. Тот отломил крошку, поджег, принюхался.

— Дерьмо, — провозгласил Лопес. — Третий сорт. И начал забивать косяк. — Для Европы еще сошел бы. Но переться в Афган ради третьесортного дерьма…