Марлена де Блази - Тысяча дней в Тоскане. Приключение с горчинкой

Даже если все кончилось, вернуться к прежнему невозможно. Какими вы были друг с другом в начале любви, как двигались в лад днем и ночью, так будете двигаться и дальше. Это и есть начало — когда вы учитесь танцевать вместе. И, заметим, вы и теперь движетесь в лад. Под музыку и без нее. Плавное скольжение, резкая пауза, полуоборот, вращение. Два такта тишины на раздумье. Быстро, медленно, тихо, нежно, гневно. Любовь — твое собственное танго. А иногда, чтобы напомнить о себе, в гости заглядывает старая истина — что мы можем вырасти, но не можем измениться.

Никому из нас пока не хотелось домой. Мы поехали в Кампорсеволи, остановили машину на склоне под соснами. Мы разговаривали. Я легла на живот, прижалась горячей щекой к земле. Прохлада пробралась сквозь плед. Густой навес сосновых ветвей прокалывали иглы лунных лучей. Он лежал вплотную, почти закрывал меня собой, словно хотел защитить. Его тяжесть была мне приятна. От этой мысли я улыбнулась и вслух проговорила: «Ирония». Фернандо отозвался: «И ты, родная» [3] Игра слов, основанная на том, что итальянец недослышал, не понял английского слова, — Примеч. пер. . И растерялся, услышав мой смех. Так мы и уснули. Проснулись, и еще поговорили, и еще поспали, пока не учуяли, а потом не увидели смутное лиловое дыхание рассвета, задувающего дрожащие звезды. По нескольку звезд сразу, в сдержанной увертюре, пока «ессо, Apollo » не прокричала ночи «с добрым утром», взорвав остатки темноты, запалив в небе огромный торжествующий пламень, переливающийся янтарем, и апельсином, и розовой сердцевиной граната.

Мы подъехали к «Палаццо Барлоццо» в семь часов — рановато даже для визита к Князю, однако он вышел к нам из-за дома, шагая, как журавль Ихабода. Встретив нас, он, как заботливый старый папаша, увидевший своих подопечных живыми и здоровыми, сразу успокоился и ласково улыбнулся:

— Buongiorno, ragazzi. Sono venuto a dirvi che la vedem-mia a Palazzone comincera domani all’alba. Io verro a prendervi alle cinque. Доброе утро, ребятки. Я пришел сказать, что завтра на рассвете в Палаццоне начнут сбор урожая. Буду у вас в 5:00. Будьте готовы.

— Здорово, превосходно, замечательно! Конечно, мы будем готовы, — радостно, но чуточку смущенно отвечали мы, стараясь замять провинность.

Он, конечно, знал, что между нами вышла размолвка, и Фернандо, мне кажется, собирался объясниться, когда Князь заговорил:

— Слушай, Чу, в следующий раз, когда тебе нужно будет спустить пар, выбирай дорогу на Челле. Там безопаснее. А то тут вся округа переполошилась.

И этот человек, еще ни разу не пожимавший мне руку, вдруг крепко обнял меня за плечи, поцеловал в обе щеки и повторил, что увидится с нами завтра утром. Я была потрясена. Мало того, что он проведал, какую необычную ночь мы провели, но еще и сумел соединить в нескольких словах и одном жесте выговор, утешение и предупреждение.

— Adesso, io vado a fare in santa calmа. А теперь я пойду завтракать в священном покое, — сообщил он своими зимними губами, глянул на нас глазами убийцы и широко зашагал в сторону курятника.

Мы сдерживали смех, но кто-то из нас все же прыснул, и он, услышав, обернулся к нам и тоже расхохотался.

— Vi voglio ип sacco di bene, ragazzi! Я желаю вам счастья, ребятки! — крикнул он сквозь тихий шелест сентябрьского дождика.

Мы еще с июня начали выспрашивать у Барлоццо, нельзя ли нам помочь в уборке винограда. За свою журналистскую жизнь мне не раз приходилось помогать в vendemmia в разных краях Европы: в Бандоле на юге Франции, на острове Мадейра, а раз даже на севере Тосканы, в Кьянти — собирая материал и впечатления для своих статей. И каждый раз во мне просыпалась вдохновенная крестьянка. Я даже раздумывать не хотела — как можно жить здесь и остаться в стороне! А мания Фернандо превосходила даже мою одержимость. Банкир так или иначе должен что-то собирать. Однако Барлоццо пытался нас остудить. Представляем ли мы, какая это lavoro massacrante, убийственная работа, которая начинается утром, едва просохнет роса, и длится до захода? Он рассказал, что вся округа собирается в одном хозяйстве, собирает весь виноград и переходит к следующему. Он сказал, что в этом узком кругу бывает шесть-семь, а то и больше хозяйств, где собирают виноград для простого вина, необходимого им не меньше пищи.

— А вы кому помогаете собирать виноград? — спрашивала я в надежде, что прямой вопрос удержит его от новых описаний Армагеддона под жестоким сентябрьским солнцем.

— Обычно помогал своим кузенам в Паллацоне, но у них теперь столько детей, зятьев и невесток, что я им, пожалуй, без надобности, — отвечал он.

— Ну, может, мы пригодимся где-то еще. Может, нам покухарить?

— Вы вот чего не понимаете: сбор винограда — «семейная» работа, к ней не допускают зрителей и болельщиков. Но посмотрим. Я поспрашиваю.

После столь внятной отповеди я перестала касаться этой темы. И о том, что нас пригласили участвовать в сборе винограда, мы узнали только этим утром. La vendemmia, сбор винограда, в жизни тосканского крестьянина — самое долгожданное и торжественное событие года. Виноград на полуострове — самая древняя культура, его лозы вплетаются в языческие обряды и священнодействия, в самую жизнь.

Почти у каждого есть виноградник — собственный или принадлежащий землевладельцу, в сотню лоз или крошечный клочок земли среди кустов ежевики или между рядами кормовой кукурузы, или много гектаров пышных фотогеничных виноградников, возделанных искусной рукой. Или, как у кузенов Барлоццо, нечто среднее. Чаще всего, если не говорить о больших участках, где иногда применяют механические устройства, грозди просто срезают одну за другой, и щелканье секаторов создает древний пасторальный ритм.

На лозах, у которых работают сборщики, развешивают необычные плоские плетеные корзины, так что руки остаются свободными, чтобы срезать гроздь и опустить ее в корзину в плавном движении на два такта. Когда корзина наполнится, виноград вываливают в большие пластиковые ведра и в них несут к маленьким грузовикам или фургонам, которые стоят здесь и там среди лоз, ожидая своей очереди доставить ягоды на давильню. В Калифорнии невинные радости винопития часто сводились на нет сложностями — реальными или воображаемыми — научной дегустации. Здесь ничего подобного нет. Здешние крестьяне делают вино в винограднике, а не в лаборатории, как виноделы-коммерсанты. Плоды, как они есть, как бог послал, — основа их вина. И еще страсть к нему. Вся алхимия заключается в их сочетании. Грубые, крепкие, мускулистые вина, вина, которые надо жевать, густые, светящиеся рубином эликсиры, которые, подобно крови, питают усталые жаждущие тела. Никаких ароматов фиалок или ванили, послевкусия варенья или английской кожи — просто сок винограда, зачарованный в бочках.