Леонид Алаев - Такой я видел Индию

Вот повеяло просто дымом — горит кизяк или хворост. В индийских домах нет печей, но в зимние месяцы в Северной Индии по вечерам и ночам требуется какой-то обогрев. Люди разводят костры, и дым стелется по всему Дели, старому и новому. В этом нет ничего приятного. По утрам дым, скопившийся на улицах от ночных костров, ест глаза и вызывает кашель.

Однажды я попал в кинотеатр в декабре, когда кондиционер, конечно, бездействовал, и зал заполнил обычный уличный воздух. Было тяжело дышать. Даже изображение на экране казалось слабым: лучи проекторов с трудом пробивались сквозь дым.

Господствует на улицах Старого Дели запах пота, людского и конского. Можно, разумеется, воротить нос, если приехал сюда, вылезши из ванны в первоклассном отеле. Но походишь по улицам несколько часов, вытирая лоб, время от времени отлепляя рубашку от плеч и чувствуя нестерпимое жжение в ботинках, и уже не будешь замечать этого запаха. Конечно, испытываешь блаженство, возвратившись в отель, даже не первоклассный, и принявши душ. Однако подавляющее большинство делийцев лишены возможности последовать этому примеру — у них нет не только душа и ванной комнаты, но и вообще укромного места, где можно помыться. И вот когда вспомнишь об этом, начинаешь понимать, насколько индийцы чистоплотны. Они моются прямо на улице, у водоразборных колонок, фонтанов и труб, прикрыв то, что следует прикрывать, небольшой тряпочкой.

Есть еще один запах, не специфически восточный, а просто связанный с неблагоустроенностью большого города — запах пыли. Северная Индия — засушливый район. Несколько месяцев — с июня по сентябрь — льют дожди, а остальное время очень жарко или холодновато, но сухо. Мостовые в старом городе сделаны кое-как, улицы перемежаются с пространствами выжженной и вытоптанной земли. Пыль тут — законный властелин. Она доставляет мучения всем, и торговцам больше, чем чистеньким клеркам, фланирующим по магазинам. Она покрывает выставленные товары, скрипит на зубах, заставляет почесываться и потирать мокрые руки, на которых образуется грязная корка. Наконец нельзя не упомянуть и о запахах навоза и мочи — результат отсутствия канализации (пускай открытой, вроде арыков в городах Средней Азии) и перенаселения улиц людьми и животными. Проблема священной коровы и вообще отношения индийцев к животным — достаточно серьезный вопрос, чтобы поговорить о нем отдельно. Пока же отметим, что санитарное состояние старых индийских городов ужасное, даже по сравнению с деревнями. Нет, старый город не назовешь приятным местом для житья.

Наверно, более всего характеризует восточный город одежда. Тут встретишь подчеркнуто простые и нарочито неряшливые тряпки, носимые со своеобразным щегольством, и красочно-яркие женские сари, умеренно декольтирующие фигуру сверху и туго пеленающие ее внизу. Может быть, самая верная деталь, точно передающая облик Дели, это золототканое шелковое сари, подметающее заплеванный, покрытый красными потеками пана тротуар. На улицах города то и дело мелькают сикхские тюрбаны и мусульманские чалмы, черные облегающие «кителя» со стоячим воротником, поднятыми плечами и узкими рукавами (шервани), простые бумажные рубахи навыпуск, похожие на наши нижние сорочки, с распахнутым воротом, в петле которого горит золотая запонка.

Среди пыли, коров и полуодетых (полураздетых?) тел нередко попадается крахмальная рубашка и выглаженный костюм клерка — обуженный пиджак и брюки дудочкой. Казалось бы, он чужд всему! А приглядишься — он здесь свой. Он не сторонится окружающего мира. Он плывет по грязи с очаровательным достоинством. Главное же — его не сторонятся, европейский костюм не замечают. Все понимают, что не по доброй воле он в него влез. Такова униформа, хочешь работать — будь накрахмален. А дома он скинет с себя и костюм и европейские манеры.

(То, что пиджак стал в Индии символом социального статуса, я ясно понял на одной из свадеб, церемония которой проходила весьма традиционно. Жених, согласно обычаю, ехал на белой лошади, покрытой золотой попоной. Он был в золотой шапке, при сабле, но в черной суконной «тройке» с галстуком бабочкой.)

Картину делийской улицы следовало бы еще озвучить — пронзительные крики зазывал, гудки допотопных рожков с грушами, привешенных к такси, стук палок по деревянным спицам колясок (что-то вроде пулеметной дроби, заменяющей водителям гонг, звонок или гудок), переливчатые звонки велосипедистов и редкие тяжелые — велорикш. Все это на фоне глухого шума толпы, в которой никто не пытается говорить шепотом или понизив голос.

Если соединить вместе запахи, краски и звуки, быть может, удастся составить хотя бы приблизительное представление об атмосфере Чандни Чоука — сердца Старого Дели, улицы, начинающейся от Красного форта, проходящей мимо Джама Масджид, мимо Делийского муниципалитета и растворяющейся затем в сети улочек и переулков.

Но вот мы выбрались из толчеи, ступили на залитый нежарким вечерним солнцем пыльный плац, который должен служить, судя по торчащим кое-где прутикам, обнесенным кирпичной или железной оградой, общедоступным парком. Жители Старого Дели здесь отдыхают, гуляют, сидят, спят в пыли, закутав голову тряпкой. Есть карусель и «чертово колесо» — все до смешного миниатюрное, потому что приводится в действие человеческой мускульной силой.

Посреди плаца плотное кольцо правильной формы — люди на что-то смотрят. В центре круга зрителей — трое. На пыльной земле лежит человек, с головой закутанный грязным одеялом. Предполагается, что он мертв. Другой хлопочет около него, стараясь привести его в чувство серией анекдотов и острот. Ему помогает мальчик. Зрители хохочут самозабвенно, до слез.

— Нет, — говорит маг наконец, — он слишком давно умер. Обычные меры, которые я, великий врачеватель, применяю для оживления, не помогут. Придется прибегнуть к сильному средству. Прошу дать мне побольше мелочи. Можно и бумажки, но не крупнее, чем в две рупии.

Зрители снова покатываются — им нравится веселый маг, и они не прочь сделать вид, что поверили, будто деньги нужны для оживления.

Летят монеты и бумажки. Тут вступает в дело мальчик (до этого он стоял и смеялся со всеми, хотя был представлен зрителям как ассистент волшебника и мастер на все руки) — начинает проворно собирать деньги, передавать их магу. Тот с комическими заклинаниями сыплет их на неподвижное тело, что вызывает новый взрыв хохота. Кто-то бросает в круг бумажник, по видимости не пустой. Подстроенный или нет, этот факт вызывает гнев ведущего. Оказывается, нужны именно мелкие деньги, иначе волшебство не удастся. Уже все складки старенького одеяла заполнены медными и никелевыми монетками и рупийными бумажками, а тело неподвижно. Маг признает свое поражение в борьбе с темными силами смерти и вынимает огромный кривой нож.