Леонид Алаев - Такой я видел Индию

В 1963 г. казалось, что положение изменилось к худшему, что фанатики снова и окончательно сумели придать протесту обездоленных жестокие и бессмысленные формы.

Осенью этого года, как уже упоминалось, пропал волос из бороды Мухаммеда в одной из мечетей Сринагара. Вспыхнули антииндусские погромы и демонстрации в Кашмире и в Пакистане, в том числе и в Восточной Бенгалии. Ответом была резня мусульман, главным образом в Калькутте.

Какие-то неизвестные лица распространяли страшные слухи, будто в Калькутту из Дакки, столицы Восточного Пакистана, прибыло по почте несколько чемоданов, набитых головами индусов. Какие-то, тоже неизвестные люди кричали в мегафоны на перекрестках, призывая разделаться, наконец, с собаками-мусульманами. Ударные отряды, созданные неизвестным центром, вооруженные не только железными палками, но и револьверами, разрушали и поджигали здания и обороняли район беспорядков от полиции.

Однако, пройдя через все эти испытания, Калькутта не стала шовинистической, а набрала опыт, позволивший ей лучше понять, с кем и как ей надо бороться. Фанатики, разумеется, остались, остались и массы пауперов, готовых на любые беспорядки. И все же результаты выборов 1967 г. продемонстрировали удивительную для тех, кто знал город в прошлом, политическую зрелость.

Выставление кандидатов в Индии — дело сложное. Помимо их личных качеств и политической ориентации, учитывается религиозная принадлежность, их каста и т.д. В рабочем районе Калькутты кандидатом левого фронта был выдвинут коммунист, по происхождению мусульманин. И он победил, хотя по религиозным мотивам вроде бы мог возбудить лишь вражду.

К сожалению, такого рода успехи — очень важные свидетельства роста классовой сознательности — еще редки. Процесс размежевания классовых интересов только наметился, и вспышки дикой, бессмысленной жестокости продолжаются, но энергия, скопившаяся в народе, получает все более организованное и целенаправленное выражение.

Я был в Калькутте в очень важный период ее истории — после падения первого правительства левого фронта. Город находился в ожидании сначала созыва Законодательного собрания, а потом, когда попытка навязать собранию правительство реакционного меньшинства провалилась, следующих выборов.

14 февраля 1968 г., в день открытия собрания, все боялись беспорядков, столь обычных здесь, толп, опьяненных жаждой разрушения, эксцессов, сражений с полицией, перевернутых автомашин и автобусов. У меня на этот день как раз была назначена лекция в университете. Многие уговаривали меня отказаться от нее и пересидеть в безопасном далеке загородного Статистического института, где мы жили. Я тем не менее поехал: меня толкало нежелание выказать трусость, любопытство (хотелось посмотреть, как выглядит город в момент напряжения его воли и сил) и заверения тех местных знакомых, которые убеждали меня, что советскому человеку в Калькутте бояться нечего. Я поехал, прицепив к лацкану пиджака советский значок с Кремлем и красной звездой.

Меня поразил порядок, царивший в центре города. Не было возбужденных толп, бессмысленных выкриков, сжатых кулаков, перекошенных лиц. На тротуарах кучками стояла молодежь, будто бы безучастная, но серьезная и напряженная. В 2 часа эти кучки собрались в колонны (а не в толпы!) и не торопясь, избегая провокаций, стали прорывать полицейские кордоны и окружать здание собрания.

Весь темперамент бенгальцев, казалось, сконцентрировался в этот день внутри ассамблеи. Депутаты левых партий, поддерживавшие незаконно свергнутое правительство Объединенного фронта, кричали, стучали ногами и пюпитрами, не давали говорить губернатору штата, пытавшемуся представить присутствующим новое правительство. На следующий день буржуазные газеты воздали должное мужеству губернатора, зачитавшему все же свое послание грохочущему залу, хотя, по признанию тех же газет, ни одного слова нельзя было расслышать.

В тот день левые силы добились своего — непопулярное правительство ушло в отставку и было объявлено президентское правление. Это означало, что через шесть месяцев состоятся новые выборы.

Они были назначены на сентябрь, перенесены на ноябрь в связи с наводнением в Миднапуре, потом отложены в связи с наводнением на севере. В конце концов выборы состоялись через год, в феврале 1969 г.

Правительство Объединенного фронта снова пришло к власти.

Но чего это стоило! Калькутта — гигантский муравейник, и управлять накопившимся в нем горючим материалом непросто. Прогрессивным деятелям и организациям пришлось в течение целого года поддерживать высокую политическую активность масс, в то же время препятствовать экстремистским, а то и просто хулиганским выходкам. Я имел возможность убедиться, что выдержка и организованность, проявленные калькуттцами 14 февраля, не были случайными. Город бурлил. Каждый день по центральным улицам шли демонстранты — один профессиональный союз, другой, студенческий союз и даже работники тюрьмы, требовавшие увеличения оплаты. Это было ново и неожиданно. Старого и ожидаемого тоже хватало: и хулиганских выходок, и безотчетной злобы, и незрелых выступлений. Газеты услужливо и подробно сообщали о них, более или менее завуалированно сваливая вину на «левых». Молва разукрашивала эти сообщения потрясающими подробностями. Калькутта никогда не испытывала недостатка в слухах.

Все же мне кажется, что худшие ее годы позади. Политическое развитие Западной Бенгалии и ее столицы даст, наверно, немало зигзагов, но, как бы ни сложилась дальнейшая борьба, я уверен, что Калькутта останется одним из важнейших центров прогрессивных сил.

В Бомбей я впервые попал в мае 1963 г. после трехмесячной, очень трудной с непривычки поездки по стране, переполненный новыми и, если можно так выразиться, экзотическими впечатлениями и уставший от этих впечатлений. Очень многое в Индии непривычно, и постоянная мысль, что здесь «все не так, как у нас», и, значит, как «должно быть», угнетает. Вот с таким настроением я приехал в Бомбей, поселился в центральной его части и вышел прогуляться.

Бог мой, да ведь это же Европа! Широкие улицы с мощным, но упорядоченным движением, прекрасные мостовые, нормальные тротуары, парки. И дома, прошлого или нынешнего века, все ярко индивидуальны. А. П. Чехов, путешествуя по Италии, писал, что в Москве — дома, а Венеция, Флоренция, Рим состоят из архитектуры. Так же поразил меня Бомбей после других городов Индии, где большинство зданий — это лишь места обитания, не несущие эстетической нагрузки.

Архитектура Бомбея довольно разнообразна, но и здесь наиболее распространен стиль, который может быть назван колониальным или колониально-викторианским: напоминающие готику устремленные ввысь и увенчанные белыми куполами красные кирпичные сооружения.