Генри Мортон - Святая Земля. Путешествие по библейским местам

Веспасиан обрушился на Палестину с одной из наиболее хорошо подготовленных римских армий, которая когда-либо вступала в бой. Первую кампанию он провел в Галилее, где его встретило озеро и оживленные города — примерно такие же, какими видел их Христос на сорок лет ранее. Но Веспасиан окрасил голубые воды озера в красный цвет кровью евреев. Холмы, на которых Иисус проповедовал благую весть — евангелие любви и сострадания, теперь наполнились эхом от криков мучимых и убиваемых. Иосиф, историк, из трудов которого мы получаем сведения об этой эпохе, был арестован и закован в цепи. Шесть тысяч самых крепких молодых еврейских мужчин были отправлены рабами в Коринф, где Нерон распорядился начать строительство Коринфского канала.

И пока Веспасиан «учил» евреев, произошло событие, которое потрясло римский мир. Однажды ночью полноватый мужчина лет тридцати умчался из Рима верхом, на рассвете прибыл на виллу, выстроенную в удаленном месте между Нументанской и Саларийской дорогами. Там он ждал, в ужасе, не выпуская из рук два прихваченных с собою кинжала; а потом, услышав цокот копыт, он вспорол себе грудь и приказал рабу Эпафродиту отнести нож домой. По всему миру разнеслась весть, что император Нерон мертв.

В последовавшей за этим гражданской войне Веспасиан, сокрушив войска трех временных императоров, облачился наконец в багряницу. Он был провозглашен императором в Кесарии, на побережье Палестины. Предоставив осуществление последнего акта Иудейской войны — разрушение Иерусалима — своему сыну Титу, Веспасиан вернулся в Рим.

Титу исполнилось 30 лет в 70 году н. э., когда он появился под стенами Иерусалима с могучей армией, включавшей в себя Пятый, Десятый, Двенадцатый и Пятнадцатый легионы, а также конницу и вспомогательные войска — всего от 60 000 до 80 000 человек. Город столкнулся со всеми ужасами осады, а к тому же его раздирала борьба фракций, поскольку так и не завершилась одна из самых ужасных гражданских войн в истории. Фанатики, крайние националисты и даже обыкновенные бандиты управляли отдельными кварталами Иерусалима и вели войну против всех остальных прямо на улицах, заливая их кровью. Тит разместил Десятый легион Фретензис на Елеонской горе, откуда открывался вид на Иерусалим, — и город был тем же, что и сорок лет назад, во времена Христа. Великолепный Храм Ирода был полностью достроен, больших перемен за последние годы не произошло, хотя различные здания и особенно северный пригород пострадали в ходе восстания и осады.

Сорок лет — не такой уж долгий срок. В Иерусалиме жили люди 52 лет, которые 12-летними мальчиками могли стать очевидцами Распятия. Вероятно, в пасхальных толпах, заполнивших окровавленные улицы, — ведь был апрель — были пожилые крестьяне, которые помнили, как детьми они встречали Человека, благословлявшего их и говорившего: «Пустите детей и не препятствуйте им приходить ко Мне, ибо таковых есть Царство Небесное» 7 .

И в самом Иерусалиме могли быть еще старики лет 60–70, которые помнили указание Христа: когда придет время возмездия, не следует заботиться о хозяйстве, и человек, который был в полях, не должен возвращаться домой, чтобы взять одежду, но всем следует бежать и укрыться под защитой холмов. Именно так и поступили первые христиане. Они тайно скрылись из обреченного города и нашли путь в Пеллу, к югу от Галилейского озера — место, которое теперь называется Хербет-эль-Фахил.

Тит разместил основные силы на севере и северо-западе, оставив Десятый легион Фретензис наблюдать за неприступной восточной стеной, обращенной к Елеонской горе. Звук таранов, ударявших в ворота, раздавался днем и ночью. Проявления почти маниакальной храбрости можно было наблюдать ежедневно: евреи шли на явную смерть, поджигая стенобитные машины, сжимая руками раскаленный металл, пока он не уничтожал их плоть. В начале мая Тит взял пригороды Нового города и приказал историку Иосифу склонить своих соплеменников к сдаче. Ответом было открытое неповиновение. Тогда Тит выстроил вдоль стен Иерусалима вспомогательную стену, поручив каждому легиону определенный участок, и в плотно окруженном городе воцарился голод, причинявший обитателям Иерусалима огромные страдания. Поскольку горожанам уже не хватало сил сбрасывать тысячи трупов через стену в долину, они стали складывать мертвецов в подвалы и пустые комнаты больших домов. Каждый день распинали по пять сотен дезертиров и пленников, пока холмы вокруг не ощетинились жутким лесом крестов, который неуклонно рос и распространялся.

Жалкие банды дезертиров выбирались из города, чтобы доползти до первой линии врага. Видевший их Иосиф говорит, что они «опухали от голода, и тела их раздувались, как при водянке». Но за стенами их ждала ужасная смерть. Среди головорезов и местных бандитов, слонявшихся, как шакалы, вдоль линии римских войск, распространились слухи, что дезертиры, прежде чем покинуть город, глотали золото. За одну ночь они вспороли животы двум тысячам несчастных беглецов. Услышав об этом, Тит пришел в ярость и издал приказ: каждый солдат, которого уличат во вспарывании тела дезертира с целью найти золото, будет немедленно казнен. Но даже это не могло остановить подобную практику.

За время осады местность вокруг Иерусалима сильно изменилась. Римляне вырубили все деревья, чтобы соорудить осадные машины, приставные лестницы и прочее. Когда Тит впервые вступил на Елеонскую гору, он увидел ухоженный, культивированный холм с виноградниками, оливковыми рощами и фиговыми деревьями, которые знал и любил Иисус. Но уже в начальные месяцы осады Иосиф, прекрасно знакомый с окрестностями Иерусалима в прежние дни, писал:

Никто из иноземцев, раньше видевших Иудею и прекраснейшие предместья города, не может удержаться от стенаний и горестного плача о том, как все изменилось; потому что война уничтожила всю красоту; никто из тех, кто знал это место прежде и внезапно увидел его теперь, не смог бы узнать его; и даже если бы он оказался в самом городе, он все равно продолжал бы его искать.

В самом городе с особой жестокостью пытали всех, кто выглядел упитанным и гладким, чтобы выведать секреты их кладовых. Родители вырывали еду из ртов собственных детей. Марфу, дочь богача Никдимона бен Гуриона, чье приданое составляло миллион золотых денариев, видели при попытке собрать зерна из навозной кучи, лежавшей на улице.

Иосиф рассказывает:

Теперь число тех, кто страдает от голода, стало поистине огромным, и переносимые ими лишения неописуемы; потому что если где-то появлялась хотя бы тень еды, немедленно начиналась жестокая схватка, и ближайшие друзья превращались в противников, отбирая друг у друга самые жалкие средства к существованию. Никто не мог поверить, что у умирающих не было еды, грабители ждали момента, когда они будут испускать дух, чтобы никто не успел проглотить остатки еды перед смертью: мало того, грабители в поисках добычи ковыляли по всему городу, запинаясь от слабости, словно бешеные псы, и вламывались в двери, как пьяные; в полном расстройстве ума они порой вторгались в одни и те же дома по нескольку раз за один день. Более того, их голод был настолько непереносимым, что вынуждал их жевать все, что угодно, и подбирать то, что и самые грязные животные не стали бы есть; они не отказывались ни от ремней, ни от башмаков, ни от кожи, покрывавшей щиты, — ее отдирали и глодали; даже клочки старого сена становились для некоторых едой, а другие собирали волокна и продавали малейшие их количества за четыре аттические драхмы. Но почему я описываю те безоглядные бесстыдства, на которые толкал людей голод, заставляя поедать несъедобное? Но все же я собираюсь рассказать обо всем, чего прежде не знала история — ни у греков, ни у варваров. Ужасно говорить об этом, и в этом невозможно поверить. Я бы охотно отказался от описания наших бедствий, от представления дурного последующим поколениям, но уже в этом веке у меня есть бесчисленные свидетели; и, кроме того, моя страна имела бы мало оснований благодарить меня за сокрытие бедствий, которые она перенесла за это время.