Иоганн Висс - Новый швейцарский Робинзон

Я поздравил детей с освобождением нас от такого соседа и сообщил им некоторые сведения о кашалотах. Вдруг Жак закричал:

— Смотри, папа, дикарь, дикарь!

Мы взглянули в указанном Жаком направлении и увидели, на большом расстоянии, скользивший по волнам челн странной формы. Сидевший в нем дикарь, по-видимому, заметил нас и скрылся за скалистым мысом. Испуганный, я велел Эрнесту и Жаку вновь зарядить пушки, не сомневаясь, что виденный мной дикарь предвещает появление целой орды. Дети бодрились, и мать старалась внушить им спокойствие, которого сама не ощущала.

Дикарь появился опять, рассматривая нас, по-видимому, внимательнее, чем в первый раз, затем скрылся за мысом, чтобы через несколько минут появиться снова.

Видя, что он остановился для наблюдения, я схватил рупор и во все легкие закричал ему несколько малайских приветствий. Но он, казалось, не понял их, потому что сохранял свое недоверчивое положение.

— А не закричать ли ему, — сказал Жак, — несколько английских бранных слов? Может быть, он поймет их лучше. — И, взяв у меня рупор, он прокричал три или четыре бранных слова, которые в большом ходу между моряками. Слова эти подействовали более моих малайских дружеских приветствий. Немедленно дикарь поднял над головой древесную ветвь в знак мира и дружбы и стал грести к нам. Мальчики заливались смехом от счастливой мысли Жака. Но как изумились они, когда в черномазом дикаре с перьями на голове, вид которого сильно встревожил нас, мы узнали Фрица! Скоро он был в наших объятиях, и мать вне себя от радости осыпала его поцелуями и ласками, не обращая внимания ни на странность его одежды, ни на цвет его лица, который удивил ее лишь тогда, когда улыбки остальных детей дали заметить ей, что Фриц выпачкал и ее лицо.

Теперь приходилось рассказать жене все, что до сих пор мы считали нужным скрывать от нее. Сообщенная весть повергла ее в крайнее изумление и, должен я прибавить, беспокойство. Дети, угадывая существование какой-либо тайны, осыпали Фрица бездной вопросов, на которые ему было бы трудно отвечать, потому что вопросы задавались всеми разом. Наконец, когда говор смолк, я спросил Фрица, во-первых, удалось ли его предприятие и, во-вторых, с какой целью он нарядился таким образом.

— Поездка моя была самая счастливая, — ответил он, взглянув на меня многозначительно, — и я радуюсь тому, что предпринял ее. Что же касается моего наряда, то я прибег к нему из предосторожности. Издали я счел вас за малайских разбойников, а ваши выстрелы заставили меня предположить, что вы многочисленны и сильны. И потому я решился покинуть свою европейскую наружность, которая непременно возбудила бы внимание и любопытство разбойников.

Тут мать прервала Фрица просьбой, чтоб он вымылся, потому что ей неприятно было видеть его с лицом дикаря.

Когда Фриц, исполнив эту просьбу, возвратился в настоящем своем виде, то продолжал рассказ:

— Папа, Бог услышал мою мольбу. Я открыл Огненную скалу, и так как прилив побуждает нас поискать гавани, то, если ты согласен, мы пристанем к одному близкому острову, где и найдем…

Я прервал Фрица и, отведя его немного в сторону, стал тихо спрашивать его. После сообщенных вестей я желал знать, с какого рода личностью он хотел свести нас. Он прекратил мои расспросы несколькими словами, которые совершенно успокоили меня.

— Папа, мне казалось, что я вижу маму в пятнадцать лет или твою дочь, если б судьба подарила мне сестру, достойную мамы и тебя.

— В таком случае отправляемся, — ответил я радостно.

С этой минуты Фриц обнаруживал изумительную деятельность, чтобы ускорить наше прибытие к месту. Плывя впереди на своем челне и указывая нам проходы, он повел наше судно за маленький остров на конце бухты Раковин, где узкая коса земли образовала естественную гавань, в которую мы и вошли. Фриц выскочил на землю и, не говоря ни слова, побежал к маленькой роще, в которой стоял шалаш, осеняемый исполинскими пальмами. Мы естественно последовали за нашим путеводителем и вскоре очутились перед очагом, построенным из больших камней, на котором, вместо кухонной посуды, была поставлена широкая раковина. Фриц выстрелил в воздух из одного своего пистолета, и по этому знаку с соседнего дерева спустился человек: не женщина, как я ожидал, а молодой моряк с тонким станом и лицом добрым и застенчивым.

Я не берусь описывать странных чувств, овладевших нами в эту минуту. В течение десяти прошедших лет род человеческий как бы не существовал для нас, и вдруг он возрождался перед нами в существе юном, почти в ребенке, до того представшая перед нами личность казалась нежной и простосердечной.

Перед этим неожиданным явлением мы стояли несколько минут озадаченными и в безмолвии. Особенно дети едва верили своим глазам. Со своей стороны незнакомец, казалось, не знал, как ему вести себя по отношению к нам. Но Фриц вывел нас всех из затруднения.

— Дорогие мама, папа и братья, — сказал он, — представляю вам друга, молодого лорда Эдуарда Монтроза. Примите его в наш семейный круг как друга и брата.

— Приветствуем его от всего сердца! — ответили мы с увлечением. При этих словах на прелестном лице матроса выразилось столько счастья, что он сразу привлек к себе наше сочувствие. Как глава семьи, я подошел к нему и, взяв молодого человека за руки, я поздоровался с ним по-английски с таким сочувствием, как если бы он был моим ребенком, найденным мной после долгой разлуки. Он отвечал робко и едва слышно и, обратившись к моей жене, просил ее расположения и покровительства.

Из слов Фрица я заключил, что он не хочет объявить братьям, что пришелец — девушка; я и жена сохранили тайну и стали внушать нашим детям долг оказывать гостю вежливое внимание.

Но это внушение оказывалось излишним: молодой лорд стал уже предметом самой предупредительной заботливости, и даже собаки осыпали его ласками.

Молодые люди, в своем рвении, суетливо бегали на пинку и приносили складные столы и стулья и всякие припасы для вечерней закуски. Со своей стороны мать старалась доказать свое искусство стряпухи. А молодой лорд едва не выдал своей тайны ловкостью и навыком, с которыми он помогал нашей хозяйке в ее занятиях. Ужин наш был очень приятный. Мои сыновья, возбужденные немного канарским вином, отдались всей веселости своего возраста. Но стало поздно, и я должен был прекратить разговоры, предложив отправиться на покой. Все встали из-за стола.

Эдуард хотел было возвратиться на дерево, с которого он при нас спустился, но жена моя воспротивилась этому и приготовила гостю удобную пастель на пинке. Между тем мои дети, из предосторожности развели огонь на берегу, уселись против костров и при их пламени продолжали болтать. Трое младших выясняли у Фрица, как он напал на мысль о поездке к Огненной скале. Фриц стал им передавать историю альбатроса и своей поездки с таким жаром, что несколько раз забывал вставлять имя лорда Эдуарда вместо настоящего имени нашей гостьи, которую звали мисс Женни.