Станислав Кузин - ВСТРЕЧИ НА ПЕРЕКРЕСТКАХ

Котелок пуст, кончается последняя кружка чая. Но неторопливая, крепкая вязь разговора не прекращается ни на минуту. Разве не найдешь темы для разговора, когда в течение месяца слышишь лишь собственный голос. И то только тогда, когда он кроет во всю и вся гнилую погоду, непролазный чертолом, дурную реку.

Да, оказывается, оба были на Агуле, правда в разные годы. «Что ты, да те пороги просто игрушки перед этой силищей. Так и прет, откуда только что берется. А что тут весной делается – подумать страшно. Ой-ёй-ёй. Но горы тут куда как богаче. Да и зверя много».

А потом на месте тайги появляется сначала один город, затем другой. Долго бродят сидящие у костра люди по улицам, то шумным и брызжущим весельем, то ночным и задумчивым. Надвигается предутренний туман и скрывает все вокруг. Только вон там, в нескольких шагах впереди, что-то еще виднеется. То ли ствол пихты, то ли фонарный столб – один черт разберет.

Свет нового дня прорвался сквозь белые хлопья тумана. Двое спят у подернутого пеплом костра. Можно подумать, что он погас совсем, и больше никто не добьется от него ни света, ни тепла.

Но вот один из спящих зашевелился и сел, удивленно протирая глаза. Совсем рядом, завернувшись в брезент, спал человек. «Что за чертовщина? Откуда? Ах, да, вчера…» Вспыхнули улыбкой глаза, человек наклонился и начал раздувать костер. Оказывается, холод пепла был только снаружи. Все ярче и ярче светятся угли в струе воздуха. И вот уже огонек побежал по смолистым сучьям. И снова день, и снова в путь.

Уже совсем светло, но туман окончательно не рассеивается. Все готово, можно двигаться в путь. Но как трудно расстаться. Лучше еще раз переложить рюкзак. Чтобы банки не давили в спину. И костер надо тщательнее залить. Ну что, последнюю самокрутку на прощанье…

Двое стоят напротив друг друга. В сапогах, сбитых крутыми таежными тропами. В куртках, прожженных костром – лучшим другом путешественника. Лица, заросшие бородами – таежная традиция. По обширности бороды можно без ошибки определить: сколько времени прожито в «поле» – неделя, две, весь сезон от снега и до снега.

Туман ползет вверх. И через несколько секунд слепящий солнечный свет хлынул на землю. Яркое голубое небо – чистейшие краски. «Хороший день будет, однако» – сказал один. «Да, пожалуй» – протянул другой.

Вдали, над зелеными волнами тайги, в прозрачном утреннем воздухе повис голубой хребет, весь в белых пятнах снежников. До него далеко и поэтому он почти растворился в голубизне горизонта, стал нематериальным и призрачным. Туда идти одному. Сквозь гари, болот, завалы. Идти и идти. День, два, пять дней. А потом лезть на кручи, ставшие материальными, черными, зловещими – искать перевал.

А плот другого сейчас подхватит вода и через несколько минут страшное зёво Огневки проглотит эту связку бревен с одинокой фигурой человека у греби. А выплывет ли плот ниже этой водяной мельницы в спокойную гладь уловы – еще неизвестно. Главное бить гребью вправо, вправо, вправо… Чтобы острый клык центровой скалы не врезался в плот, не разметал его в щепы.

Двое стоят друг перед другом. Две руки схлестнулись в тугой узел. Слова вязнут в горле, руки схлестнулись в последний раз, до хруста в костях, и распались.

Один медленно поворачивается и идет в черную неизвестность тайги. Второй долго смотрит на стихающее колыхание ветвей, сомкнувшихся за ушедшим. Потом медленно, очень медленно выходит на берег. Шест неохотно, со скрипом, стаскивает плот с отлогого галечного прибережья.

Солнце, яркое веселое солнце бросает искры на спокойную еще гладь реки. Особо спокойной река бывает перед порогом. Но затем река хватает плот в свои вязкие объятья, несет все быстрее и быстрее. Не пристать уже к твердому берегу. Руки судорожно сжимают дерево греби.

Меня разбудила тишина. Поезд стоял на неизвестной маленькой станции. Не слышно ритмичного перестука колес. Не звякает ложка о пустую кружку, стоящую на столике. Красные нити дежурных ламп едва освещают наполненное запахом потных человеческих тел нутро жесткого железнодорожного вагона. Я спрыгнул с верхней полки, накинул на плечи штормовку. И начал пробираться к тамбуру, старательно отворачивая лицо от голых пяток отдыхающих пассажиров.

Кто-то сошел на этой станции, оставив дверь тамбура открытой. Теплая ночь начала лета спеленала меня в свои покрывала. Станция, затерявшаяся где-то между Новосибирском и Красноярском. Несколько темных силуэтов щитковых железнодорожных казарм, фиолетовая звезда выходной стрелки. Больше, пожалуй, ничего. Разве только – очарование летней ночи…

Вот уже несколько минут я чувствовал за своей спиной присутствие постороннего человека. Не хотелось прерывать умиротворенное созерцание звездных узоров. За спиной, наверняка, стоял какой-нибудь пьяный пассажир, страдающий бессонницей от неуютного вагонного быта. Сейчас он заведет доверительный дорожный разговор и его потное, распаренное лицо придвинется вплотную, дыша перегаром.

Я болезненно напрягся, ожидая ухода назойливого попутчика. Проверещал свисток кондуктора. Мощный, протяжный вздох трогающегося паровоза колыхнул застоявшийся воздух. Лязгнуло железо буферов, и вновь зазвучала мерная песня колес. Некто все еще стоял за моей спиной. Настроение вконец испортилось. Я резко обернулся к назойливому пришельцу.

Слегка изогнувшись, опираясь правой рукой о зеленую замызганную стену вагона, за моей спиной стояла девушка. Венок аккуратно уложенных волос, не слишком красивое лицо, обтягивающий высокую грудь черный свитер. Мне сразу расхотелось уходить.

Слегка раскосые глаза смотрели мимо меня. Чуть заметная улыбка тронула кончики ее губ. Я рассмеялся. Разве можно было не рассказать о постигшем меня приятном разочаровании? Звенящие колокольчики ее смеха бились в тесном грязном тамбуре жесткого железнодорожного вагона. Под мерный перестук колес скорого поезда Москва-Владивосток, где-то между Новосибирском и Красноярском, мы разговорились.

Говорил, точнее, я. О том, что пятеро парней едут в экспедицию. Остались позади душные пыльные улицы летнего города, капли бесполезного пота на лбу. Я говорил о прелести раннего утра в тайге, об ослепительности снежных белков, которые венчают серый хаос каменных осыпей. И терпкие, смолистые ветры бились в тесной коробке грязного тамбура. Зеленое море тайги плескалось о ступени несущегося в ночи вагона.

Гремел третий порог на Кизире и слышался глухой стук влекомых взбесившейся водой камней. Мы аккуратно направили разгруженный плот в слив порога. Многотонный бревенчатый сруб нырнул и скрылся под водой. И вынырнул, перевернутый, в нижней улове.