Мирослав Зикмунд - Перевёрнутый полумесяц

И вот теперь он лежит глубоко под нами, под крутой скалой Будина, — великолепный, раскинувшийся до самого горизонта город. Зрелость его — в красоте его дворцов, молодость — в весенней зелени парков. Дунай огибает его широкой дугой, прошитой нитками мостов. С высоты горы Геллерт Будапешт кажется нам близким и знакомым, хотя видим мы его впервые. Он словно младший брат нашей столицы на Влтаве…

Но по мере приближения к центру образ столь близкого нашему сердцу города начинает дробиться и стираться. Здесь вдруг становится слишком тихо, улицы расширяются, переходя в просторные аллеи, вместо жилых корпусов — в зелени огороженных парков и садов виднеются выстроенные в стиле модерн виллы и особняки. Еще недавно сердце Будапешта принадлежало венгерской буржуазии. И по сей день от этих старых садов и старинных стен веет господским произволом и надменностью. Венгерское дворянство оставило слишком глубокий отпечаток на облике Будапешта, особо подчеркнув это руками Ибля Миклоша, архитектора и градостроителя, главного творца будапештских бульваров, дворцов и площадей.

Средоточие этих буржуазных кварталов составляет творение Миклоша — площадь Миллениум, построенная в 1900 году в ознаменование тысячелетия Венгерского государства. В очаровательном полукруге античных колонн и статуй, как бы в назидание грядущим поколениям, олицетворена в камне вся трагедия венгерской истории. В непостижимом для нас соседстве стоят тут друг возле друга фигуры революционеров и монархов, народных вождей и архиепископов, людей, которые на протяжении тысячи лет двигали историю Венгрии силой пробужденного народа и тяжестью гнета, давившего его спину. Сильное государство было идолом этой истории независимо от того, откуда исходила сила, — от воли народа или от его оков.

Только народная власть сумела по-новому взглянуть на прошлое. Император Франц Иосиф I уже получил свидетельство об увольнении его из галереи титанов венгерской истории. Постамент под ногами Марии Терезии тоже продержится недолго.

Нам хотелось бы пройти на южную окраину города, познакомиться с Чепелем, который вписал столь важную главу в новейшую историю Венгрии, но программа нашего пребывания здесь рассчитана до последней минутки: пресс-конференция с двумястами журналистов, лекции, беседы, интервью, совещания в редакциях и издательствах, девятнадцать публичных выступлений за три дня, ночи у микрофона рации.

Мы укладываем чемоданы в гостиничном номере, который на два дня превратился в рабочий кабинет. Эти два дня мы переместили из албанского плана в будапештский только ради того, чтобы удовлетворить просьбу венгерских товарищей:

— Вы доставите нам большую радость, если останетесь здесь до пятницы и Первого мая выедете на своих машинах на демонстрацию. Вечером того же дня вы сможете быть в Югославии или переночевать в Сегеде.

Последний вечер апреля, улицы празднично украшены флагами; поистине апрельская погода грозится промочить завтрашнюю демонстрацию.

Мы будем долго помнить тебя, дорогой Будапешт, хотя минутки для близкого знакомства с тобою мы буквально крали в промежутках между официальными визитами, встречами со студенческой молодежью, посещениями редакций и подписыванием книг. И тем не менее мы включили тебя в число трех самых красивых городов мира — наравне с Рио-де-Жанейро и, разумеется, Прагой. С обоими этими городами ты можешь смело меряться своей пластикой и обилием зелени, красотой зданий, зеркальным сиянием вод и приветливыми улыбками людей. Одним лишь ты их превзошел — сожженными домами и разрушенными мостами, штукатуркой, изрешеченной пулеметными очередями. Но и от этих следов ты скоро избавишься, останется лишь сознание того, что жертвы были не напрасны…

— Мы столько вам хотели показать, но что с вами поделаешь, если голова у вас занята одной Азией, — с укоризной говорят Тибор Себес и Мадиар Ифьюсагу. — Обещайте хоть приехать к нам в отпуск через пять лет, когда вернетесь домой. Тогда мы снова заглянем к «королю Матиасу» на halászlé [1] Halászlé — острое венгерское блюдо из свежей рыбы. , раз оно вам так понравилось.

— Приедем обязательно, ведь мы живем так близко друг от друга. И тогда-то уж научимся произносить такие слова, как, например, népköztrársaság или viszontlátásra.

— До свидания, a viszontlátásra!

В Кишпеште, юго-восточном предместье Будапешта, снова наступает будний день. Улеглось первомайское оживление на улицах, по которым мы шаг за шагом пробивались сквозь скопления транспорта, угасло ликование на центральной площади венгерской столицы. Перед глазами у нас все еще улыбающиеся лица будапештцев. В шуме колес и плеске дождя, только что хлынувшего с затянутого тучами неба, продолжают звучать ликующие крики и праздничные призывы. Но сейчас праздник уже действительно кончился и наступил действительно будний день.

Мимо нас проносится безбрежная равнина — плодородная венгерская низменность, как мы когда-то учили в школе. Бескрайные кукурузные поля, потом целые леса подсолнечника, снова кукуруза. Кое-где виднеются рощицы молодых берез, за ними мелькают крытые соломой домики с колодезным журавлем поблизости, опять кукуруза — и так без конца. Вдоль дороги по канавам бродят боровы, черные и пятнистые, среди них рыжие поросята с цепочкой на шее. Вот один из них сорвался с места, завизжал и пустился вперегонки с машинами. Неравное состязание! Ну хорошо, раз тебе неведомо, что такое сотня лошадиных сил, придется проявить благоразумие нам! Чуть сбавить газ — вот и все, видишь? Теперь можешь возвращаться домой…

Дождь барабанит по крышам обеих машин все слабее и, наконец, перестает. Мы остановились в аллее высоких тополей в двенадцати километрах за Сегедом. Темнеет. Правда, мы бы еще успели пересечь границу и на всякий случай проехать по Югославии несколько километров, но тогда мы испортили бы радость друзьям, которые обещали приехать завтра утром из Белграда встретить нас у самого пограничного шлагбаума.

Иржи сидит за радиопередатчиком, в эфир летят сообщения о том, что мы в двух километрах от югославской границы, что завтра на рассвете покидаем Венгрию. Из приемника доносится голос нашего старого знакомого из Восточной Африки Робби, вместе с которым несколько лет назад мы провели не один вечер возле его передатчика в Найроби, в получасе езды от места, откуда прекрасно видна снежная папаха Килиманджаро.

— Спасибо за приветы, Робби, разве мы можем это позабыть! Тот кусочек лавы с вершины горы Кении, который ты нам подарил в Найроби на прощание, до сих пор хранится в нашей коллекции. Минутку, подожди нас немного на диапазоне, через пять минут я снова свяжусь с тобою, у меня гости…