Владимир Мальцев - Пещера мечты. Пещера судьбы

В общем, до поры до времени вода была единственным притягательным фактором в гипсовых пещерах, да и то не слишком сильным. Интересное же началось, как водится, с нагромождения случайностей, и осознание важности этих пещер для общего понимания Кугитангского карста пришло далеко не сразу.

Шел 1978 год. Я еще работал в Памиркварцсамоцветах. Как-то утром у нашего поискового отряда возник очередной конфликт с начальником участка — нам нужен был день для камеральной обработки (увязки по картам наблюдений, сделанных на поисковых маршрутах), а он ждал каких-то гостей, и присутствие на базе нашей поисковой банды его никак не устраивало. Посему мы решили устроить компромисс — взять материалы с собой и поехать купаться. Так и сделали. Для начала поехали на Карабулакские провалы — два провала глубиной метров по пятнадцать прямо посередь равнины, выходящие на бездонные озера. Это — второе стандартное место для купания после запруды на Кайнар-Бобо. На этот раз нам там не понравилось. Было много народу, жарко, громко, никакой тени. И грязно — вся огромная колония голубей и синих птиц, гнездящихся в провалах, пребывала во вспугнутом состоянии и моталась над головами, громко галдя и посыпая всех пометом. Половина нашего отряда с этим примирилась, но не мы с Климом Тэном — нам реально нужно было поработать, и потому мы поехали дальше. Поискать комфорту.

Судя по картам, в окрестностях было еще три провала с водой, ни на одном из которых мы еще не были. Так что те провалы, которые располагались около выхода на равнину каньона Булак-Дара и которым предстояло сыграть свою роль в истории, были выбраны совершенно случайно — чуть ли не с помощью монеты.

Приехав, мы сразу поняли, что нашли то, что искали. Народу никого. Озеро в провале не во все дно — есть выраженный берег, причем большой и удобный. Тень. Голубей почему-то мало. Да и само озеро совсем не такое. В Карабулаке вода мутная и грязная — частично из-за купающихся, частично из-за голубиного помета, частично из-за карпов, живущих там в сумасшедших количествах. Здесь — кристальной чистоты сине-зеленая вода. У берега мелко, и из воды торчат плиты, на которых можно сидеть и лежать, то работая, а то разглядывая мотающуюся в воде мелкую живность. Под дальней стеной все теряется в темной глубине. Вода, правда, не питьевая — горьковато-соленая. Потому и карпов нет — не запустили.

Собственно, рассматриванием занимался только я. Клим, равно как и почти все прочие знакомые мне корейцы, не умел сочетать приятного с полезным — раз приехали работать, он сидел и писал так, что аж бумага дымилась. Медленно, очень медленно, до моего сознания дошло, что в наблюдаемой в воде картине не все правильно. Кроме головастиков и каких-то рачков там плавали, причем в немалых количествах, очень странные рыбы. Маленькие, с палец ростом, ярко-оранжевого цвета, они плавали очень медленно, и как будто наплевав на все правила приличия, передвигаясь кто в нормальной позе, кто на боку, кто кверху брюхом, а кто стоя на голове или на хвосте. И не удаляясь от камней, с которых пощипывали тину. К тому же они ничего не боялись. Создавалось даже впечатление, что их свободно можно поймать рукой. Я немного понимаю в рыбах и их повадках, но ни про что подобное не слышал. Что все это означает на самом деле, до меня сразу даже не дошло: только когда я, дабы проверить впечатление, зачерпнул ладонью парочку, удалось заметить, что глаз у них нет.

Между прочим, интересно. В литературе почему-то обычно пишут, что троглобионтные организмы всегда бесцветны. Собственно, так оно и есть, но тем не менее большинство из них имеют оранжевый цвет. По той же самой причине, по которой у альбиносов глаза всегда красные — при отсутствии пигментов в тканях просвечивает кровь, а ткани большинства троглобионтов достаточно прозрачны, чтобы это было хорошо видно.

Вся важность события до меня дошла тоже не сразу — слепые рыбы из самых разнообразных пещер известны были давно, а в литературе несколько раз попадалось, что в нашей стране они тоже есть. Конечно, новый вид — а в этом сомнений не было — всегда событие, но не эпохальное. А событие именно и было эпохальным — все имеющиеся в литературе данные о нашей территории оказались слухами, и мы имели в руках первые экземпляры первой найденной на нашей 1/6 части суши слепой рыбы. И судьба которых на несколько ближайших лет весьма напоминала дурного пошиба детектив.

Первая серия которого развернулась через неделю. Я попал на пару дней в Душанбе перед тем, как перебираться из Карлюка на Памир. Естественно, перед отъездом посетил провал, отловил трех рыб и захватил с собой, все триста километров везя бесценную банку в руках и поливая водой специально сшитый тряпичный кожух на ней (чтобы не привезти по такой жаре вместо живых рыб уху). Естественно, первое, что я сделал в Душанбе — позвонил своим родителям в Москву и в частности похвастался уловом. Ровно через сорок минут до меня дозвонился Лев Иванович Москалев, которого моя мама, сразу оценившая важность информации, немедленно выловила как крупнейшего на тот момент специалиста в этой области. Просьба была категоричной — завтра же изыскать способ отправки рыб в Москву. Способ-то изыскался легко — у одного из моих Душанбинских друзей все стюардессы аэропорта — близкие подруги. Да только когда мы загрузили банку в самолет и пошли звонить Москалеву о том, каким рейсом отправили, связи с Москвой не было. И хоть ты тресни.

Дальнейшая судьба отправленных экземпляров так и осталась неизвестной. Из Душанбе я уехал тем же вечером, а на Кугитанг в следующий раз попал только весной 1981 года. Для меня было совершенно непостижимо, как после того шухера, который поднялся в 1978-м, никто из биологов так и не удосужился за три года съездить и отловить еще экземпляр. В то время я почему-то думал, что возможно, провал не так уж легко найти, но, как оказалось, был весьма далек от истины.

Не знаю, почему уж оно так, но сколько мне потом не приходилось общаться со всевозможными спелеологами биологического профиля, все они были публикой либо абсолютно нелюбопытной, либо абсолютно ненаблюдательной, либо сверхспециализированной. Кроме, пожалуй, Левушкина и Смирнова. Причем на фоне того, что все они и специалисты хорошие, и интеллигентны, и кругозор имеют широкий, и спелеологи, как правило, очень сильные.

Убедиться в этом наглядно пришлось весной 1981-го. Когда в составе моей экспедиции была целая группа спелеобиологов во главе с Мишей Переладовым. Которые просто жаждали отловить этих рыб и которым я самолично долго рассказывал, как проще пройти к этому провалу. Возвратившись, они полгода подряд меня убеждали, что рыбы мне приснились, а кроме головастиков в провале никто не живет. Зато как там здорово купаться!