Алексей Вышеславцев - Очерки пером и карандашом из кругосветного плавания в 1857, 1858, 1859, 1860 годах.

Под вечер мы зашли в монастырь бенедиктинцев старинное здание, стоящее на возвышении. К нему вела дорога различными извилинами, как-будто в укрепление; по обеим сторонам вокруг монастыря, по стенам расположены террасы с деревьями и цветами. Церковь была заперта, a встретивший нас монах, с бритою макушкой, указал пальцем на двор, куда мы и пошли, сняв предварительно шляпы. Двор был устлан плитами, на которых иссечены эпитафии лежащим под ними братьям; кругом двора шли крытые галереи. Поднявшись по лестнице, мы очутились в большом коридоре, идущем вокруг всего здания; по углам его были залы с дубовыми скамейками и с почерневшими от времени масляными картинами, на которых изображены были эпизоды из жизни каких-то почтенных монахов. Вдоль коридора расположены кельи, в которых помещались братья бенедиктинского ордена, отличающиеся большими животами и выбритыми макушками, как наши крестьяне Пензинской губернии. Из окна безмолвного монастыря, на город открывался одни из самых живописных видов Рио-Жанейро. Под ногами пестрели здания с своими черепичными крышами, нагроможденные друг подле друга дома (дворов в Рио нет), с церквями, гаванью и рейдом; все это множество камня и черепицы пропадало в долинах между зеленеющими красивыми холмами; горы, возвышаясь над городом, спускались лесами к долине, на встречу поднимавшимся к ним другим зданиям. Сахарная Голова одною своею верхушкой торчала из-за возвышения, на котором устроен телеграф. С моря шел пароход, и дым его мешался с дымом снующих но рейду маленьких пароходов, которые ходят в Сан-Доминго и Ботофого, каждые полчаса.

Садившееся солнце обливало золотистым туманом эту разнородную картину, стушевывая скалы и горы, крыши и колокольни. Нет слов, чтобы передать все нежные и бесчисленные переливы тонов и цветов, которые с такою гармонией были разлиты в представлявшейся картине. Когда стало темнеть, на каждом перекрестке мальчишки начали пускать ракеты, бросать бураки и разные петарды, которые разрывались под носом проходящих с невыносимою трескотней. Часто из окон летели на улицу начиненные порохом сюрпризы и рассыпались огненными фонтанами. Смрад становился ночью еще нестерпимее, потому что улицы наполнялись неграми с кадками на головах, которые заменяют в Рио помойные ямы. Сторонясь, чтобы пропустить одного, вы сталкиваетесь с другим, и, только благодаря ловкости и опытности негров, кадки эти не падали с их голов и не обливали проходящих.

Таковы впечатления наш первого дня, проведенного в Рио-Жанейро.

На другой день мы поехали в Тижуко.

Надо было перевалиться через хребет гор, поднимающихся близ города. Дорога дотянулась по ущелью в гору и, пройдя по возвышенной горном долине, спустилась в низменную, к берегу моря. Мы взяли верховых лошадей и более часа не могли выбраться из города и его предместий. По эту сторону города было тоже много загородных домов, испещренных изразцами, статуэтками и вазами. Видели издали дворец императора, Сан-Кристоф, в котором он живет в настоящее время, a в летние жары он удаляется со всем двором в Петрополис. Ехали вдоль конной железной дороги, которая шла до половины пути в Тижуко; по ней катились уродливые дилижансы, нагруженные огромным числом пассажиров. Деревья все больше и больше захватывали себе места, по мере удаления от города, то красуясь в садах, то скрывая какой-нибудь холм; наконец, совершенно завладев местностью, они затопляли своею разнообразною листвой и горы, и долины. С того места, где кончилась железная дорога, начались подъемы, устроенные, впрочем, очень искусно зигзагами, и с каждым поворотом открывался новый превосходный вид, главными элементами которого были две поднимавшиеся над нами горы, покрытые непроницаемым лесом, и расстилавшиеся под нами долины, с их холмами, городом и дальнею бухтою. Часто попадались одинокие домики, между которыми было несколько трактиров, о чем возвещали вывески, с намалеванными указательными пальцами, и видневшиеся в открытые окна сервированные столы. Иногда, у самых ног, являлись обрывы и пропасти, откуда слышался доносимый звучным эхом шум бегущих ручьев. Лошади наши были очень кротки, смирны и, вероятно, очень привычны к поездкам в Тижуко; особенно выказывали они свое близкое знакомство с трактирами, останавливаясь положительно перед каждым из них и с неохотой отходя от заманчивой калитки в дальнейший путь. Иногда какие-нибудь особенно грациозные картинки представлялись посреди общей живописной местности; но мы не останавливались, желая скорее увидать водопады Тижуко. Когда шум бегущих внизу ручьев особенно громко раздавался среди ущелья, внимание настраивалось, но водопадов еще не было видно, и только картины, провожавшие нас? становились все живописнее. Перевалившись через хребет, мы спустились в долину, образуемую другими горами; вдали виднелся широкий, гранитный уступ, по которому стекали вниз два или три ручья. Может быть, это и не был водопад Тижуко, a какой-нибудь другой, однако, мы не пропустили по дороге ни одного встречного, чтобы не спросить: это ли Тижуко? Для этого мы указывали пальцем вперед, кивали головой и придавали голосу вопросительное выражение, произнося: Тижуко? на что всякий указывал пальцем по тому же направлению в, утвердительно кивая головой проговаривал: Тижуко!.. По всем этим данным, виденный нами водопад надобно было принять за Тижуко. Воды в нем было мало, шуму большего падение его не производило, но за то близ него развертывалась такая грандиозная картина, что она не потеряла бы решительно ничего, если бы водопада вовсе не было. Горы, покрытые непроходимыми лесами, раздвинувшись в обе стороны, образовали паркообразную долину, среди которой блестело сталью тихое и гладкое озеро Тижуко, окаймленное изумрудною зеленью окружавших его садов и лесов. Местами, по холмам, виднелись плантации с белыми строениями, ярко рисовавшимися на темной зелени. Леса поднимались на горы, как бы желая перерасти их гранитные пики, и каждое дерево ясно рисовалось в чистом, прозрачном воздухе со всеми подробностями. Ущелья темнели зеленью; a вдали виднелось беспредельное море. Мы не жалели, что съездили на Тижуко. На возвратном пути заехали в один из трактиров, около которого была обширная кофейная плантация, и кофе высушивался на особенно устроенных каменных платформах. Трактир содержит англичанин, следовательно для обеда был назначен известный час, которого нужно было дожидаться; a мы проехали верст тридцать по горам и долинам, устали и проголодались порядочно. Чтобы сократить время, мы ходили на кухню, где негр-повар готовил очень усердно и подавал нам большие надежды на достоинство обеда; выходили пять раз на плантацию, хотели даже перевести часы, только это не удалось, по тому что какой-то желтоватый господин ходил по комнате а вероятно пожаловался бы хозяину. Когда оставалось не более четверти часа, мы сели за стол и расположились решительно; это произвело должное действие, нам подали обед пятью минутами раньше; на главном месте уселся тот самый желтый господин, которого мы боялись.