Алексей Вышеславцев - Очерки пером и карандашом из кругосветного плавания в 1857, 1858, 1859, 1860 годах.

Но, к сожалению, их умственные способности слабы. Это ли потомки творцов Магабгараты и Саконталы? их ли предки слушали Торжество светлой мысли?

Их хватает на жонглерство, на греблю веслами, на беганье и беганье около лошадей и экипажа. He таковы их соседи, одутловатые китайцы. В них столько же поэтического чувства, сколько его, например, в петербургском франте. Все они одеты одинаково; самые бедные, кроме коротенькой юбочки, ничего не носят; более достаточные и самые богатые ходят в белых блузах и широких синих, черных или коричневых шароварах; головы бриты, — только на затылке длинная коса, чаще всего подвязанная. Цвет тела их грязно-желтый, будто восковой: такой цвет часто бывает у засидевшихся в девках престарелых невест, цвет, напоминающий о ненормальном состоянии физиологических отправлений. Кожа дряблая, изобилующая подкожною клетчаткой; толстые китайцы напоминают откормленных свиней; даже и загривки вырастают на их широких затылках. Глаза черные, светящиеся ровным, умным блеском; часто в них видишь выражение тонкой иронии и плутовства; они иногда узки и внешними углами подняты кверху, иногда же совершенно овальны, миндалевидны; в губах часто приятное выражение; лишенные резких очертаний, они заключают в себе что-то мягкое и неопределенное. Часто попадаются лица, изуродованные оспой. Разнообразие физиономий китайцев замечается не в резкостях, как у индусов, но в бесконечно маленьких оттенках, обозначающихся иногда едва заметною линией, едва заметною чертой; поэтому в массе они все кажутся на одно лицо. Однообразие костюмов еще более их обесцвечивает; но всмотритесь в эти лица, — вы найдете и тут весьма разнообразные типы.

В практическом отношении китаец неизмеримо выше индуса. Китаец, по-своему, дипломат; он спокойно достигает своей цели, хотя бы цель эта была выточить из слоновьей кости самую тонкую и миниатюрную вещицу. Все ремесла в Сингапуре, портняжное и сапожное, золотое мастерство и ювелирство, наконец торговля оптом и всякое ведение дел — все это в руках китайцев. Они же копаются в садах и возделывают поля.

Но мы еще не дошли до китайского квартала; еще арековые пальмы, хлебные деревья, бананы и тысячи экваториальных цветов и кустарников, обхватывающих своею тенью европейские жилища, склоняются над нами, выступая из-за каменных оград и решеток.

Прямо перед нами был зеленый холм; на нем группами темнела масса дерев, сквозь которую выглядывал губернаторский дворец и высокий флагшток, служащий маяком для входящих на рейд судов. Мы повернули налево и прошли реку по мосту; за ним начинался китайский город, с длинными, бесконечными караван-сараями, со множеством лавок, кумирен. мастерских и всевозможных темных и светлых уголков, где кишели китайцы, как пчелы в улье. Тут несколько мальчишек сидят с иголками вокруг стола; там столяры распиливают пахучее дерево; здесь точильщик, в позе теньеровского, приставил к нехитрому станку брусок, и вставленное железо, шумя и визжа, выбрасывает каскадом стружки и опилки. Над лавками черные китайские буквы на красных вывесках, будто кабалистические надписи; бумажные фонари, склеенные из разноцветных лоскутов и пузыря, висят do перекладинам, под длинным черепичным навесом. В цирюльнях бреют головы, заплетают косы и чистят уши.

Кумиры блестят фольгою, золотою бумагой и красною краской; в глубокой нише заседает какой-нибудь святой с физиономией слишком известною, и около него арабесками извиваются китайские надписи и буквы; тут же, в ящик с землею, натыканы тоненькие свечи, и слабый свет их едва мерцает мелкими искрами. На самой улице, у столбов, целое население полунагих фигур с лотками и корзинами: это продавцы, не имеющие лавок. Чего нет у них на лотках! Какие-то кушанья, вроде желе, какая-то подозрительная жидкость в маленьких чашечках и нарезанные улиткообразно ананасы, всякая зелень и мелочь. Все это население, вероятно самое бедное в Сингапуре, сидело, лежало на улице, предоставляя солнцу жечь, сколько ему угодно, желтые, маслянистые их спины. Кроме обыкновенного аромата, присущего тесно населенным частям городов, крепкий запах пахучих дерев и растительных масел так и бил в нос. Иногда здания перерывались, и перед нами была зеленая поляна, за которою виднелся холм, увенчанный богатою растительностью, и по сочной траве луга паслись здешние маленькие, но сухие и крепкие быки, с мясистым наростом на спине. Двухколесные телеги, запряженные парою таких быков, часто попадались на улице. По дороге, мы зашли в небольшой китайский храм; на его крыше все четыре угла были выгнуты кверху; по ней вились драконы и другие фарфоровые арабески, и все было так, как рисуют китайские храмы, киоски и проч. Через крытый двор, на котором был колодец и небольшая часовня с идолами, вошли мы внутрь здания. Тоже часовня, только ниша была шире; святые сидели в ней глубже; пестрота сусального золота, фольги и красок так и рябила в глазах. На столе были искусственные цветы, свечи и два куска дерева для добывания огня. Справа и слева в поставцах стояли хоругви, длинные шесты, выкрашенные красною краской с вызолоченною кистью руки на верхнем конце; на иных были другие изображения. В боковой часовне была целая коллекция небольших дощечек, с надписями, с именами и эпитафиями умерших. Китаец, чинивший до нашего прихода какую-то статью своего туалета, бросил работу и очень обязательно показывал нам все подробности своей церковной утвари. Гораздо интереснее этого храма была индусская пагода, стоявшая на конце улицы и скрывавшаяся в таинственной роще арековых пальм, откуда она смотрела легкою и грациозною башенкой. На обширном дворе, обнесенном высокою каменною оградою, нас встретили с поклонами несколько индусов. Среди двора было довольно большое здание; широкая крыша его поддерживалась четырьмя рядами массивных белых колонн; в их просветы виднелась пальмовая роща и небольшой зеленый луг, на котором паслись привязанные к дереву два теленка и козленок, приготовленные для жертвы. Жертвенник, сложенный из белого камня, возвышался здесь же, в соседстве огромного колодца. Чувство природы больше развито у индуса; для построения храма он выбирает место, достойное его; грациозный ствол пальмы, увенчанный блестящею короною, тихий шелест её листьев, трепещущая тень от неё, ярко-голубое небо — все это действует на его душу, восходящую до тихого религиозного настроения. Китайцу все равно, где бы ни был его храм, только чтобы барабан был побольше, a то пожалуй Будда не услышит, особенно если развлечен чем-нибудь. На дворе, на полотне, растянутом по траве, индусский живописец разрисовывал различные красивые фигуры, вероятно, предназначенные для какой-нибудь религиозной церемонии. Тут же стояли церемониальные колесницы, какие-то уродливые машины на тяжелых колесах. В другом крытом здании несколько заштатных идолов, обломанных и с вылинявшею краской, спокойно доживали свой век. Через крытый двор дошли мы, наконец, до самого храма, украшенного круглым белым куполом, форма которого близко подходила к той, что у нас слывет под именем византийской. Зала внутри вся уставлена была идолами; посередине было углубление, в темноте которого, на тронах, блистая золотом и каменьями, заседали главные божества. Туда нас не пустили и заставили в зале снять башмаки и шляпы. Идолы были один уродливее другого. Один сидит с восемью руками и с зарождающимся ребенком у утробы; другой, с красною физиономией и блестящими глазами, ведет беседу с каким-то карлом, держащим в руках книгу. Что-то такое стояло под чехлом. Индусы с гордостью подняли чехол, и мы не могли не удивиться, увидев нового тельца, выкрашенного белою краской с золотыми разводами на спине и боках. Индусы дали нам несколько цветов, вместо лотоса, которые сами приложили сначала к глазам.