Алексей Вышеславцев - Очерки пером и карандашом из кругосветного плавания в 1857, 1858, 1859, 1860 годах.

Вид пристани уже производит приятное впечатление; видно, что это не временная постройка, a основательная; не те животрепещущие мостики, которые мы видели в Императорской гавани и в де-Кастри. На берегу много барж, превращенных во временные магазины. Эти баржи сплавляются сюда от верховьев Амура с провизиею и товарами и остаются здесь; их вытаскивают на берег, устраивают на них крыши, прорубают двери и окна, и они служат хорошими временными складочными местами. У пристани несколько лодок; невдалеке остановился гиляк на своем досчанике и удит рыбу…

По деревянной лестнице поднимаетесь на гору, сейчас перед вами гауптвахта и довольно большое пустое место, — площадь сказал бы я, но оно будет площадью только тогда, когда по нем можно будет ходить безопасно. Николаевские остряки называют это место Piazza del' pnelli, производя последнее слово от пней, лежащих и разбросанных в картинном беспорядке. Гауптвахта отличается от всех других гауптвахт тем, что на платформе вывешиваются иногда, для просушки, меха, назначение для Кабинета; по ярлыкам вы судите, что это ясак, a нельзя не остановиться перед черно-бурыми лисицами и гежигинскими соболями, смотрящими так роскошно, тепло и ласково. За гауптвахтою, через площадь, видно довольно большое двухэтажное здание офицерского клуба, в котором есть несколько квартир и прекрасная библиотека; в ней можно найти до двадцати современных журналов, и танцевальный зал, единственный во всем городе.

С площади вы попадете на главную улицу, идущую параллельно с рекою, чистую, с деревянными мостками с одной стороны, так что гулять по ней можно с некоторым комфортом. Кроме линейных солдат, на улице встречаются здоровые мужики, попавшие сюда «волею случая»; на лицах у некоторых из них, пожалуй, рассмотрите и клеймо, тщательно скрываемое спадающими на лоб волосами. Все они кланяются очень почтительно. Прекрасный пол простонародья принадлежит к этому же почтенному сословию, называемому здесь варнаками и варначками.

Первое, что бросается на улице в глаза, это красивый серый домик с зелеными крышею и ставнями, с широким подъездом, готовым принять самые щегольские экипажи (если б они были в Николаевске), с палисадником, изобилующим (относительно) цветами и огородною зеленью (несколько парников в углу). Здесь живет, конечно, губернатор. Около самого губернаторского дома, перпендикулярно к главной улице, идет другая, столько же чистая, но более официальная. Всю правую её сторону занимают сначала казармы, низкие, длинные флигеля, потом госпиталь, снаружи очень похожий на казарму; там аптека, еще какое-то официальное место, через окна которого видны блестящие ружья и каски; за официальным местом идут пеньки, уходящие в даль, к самому лесу.

Третье примечательное место Николаевска — другое пустое пространство, будущая площадь, среди которой возвышается деревянный пятиглавый собор; против него присутственные места и американский клуб. Частные дома все более или менее похожи одна на другой; резко отличаются между ними красивые здания американских негоциантов, составляющих один из главных элементов николаевской жизни. Я сказал, что экипажей в городе нет; но часто послышится вдруг звук бубенчиков; сердце забьется, почудится Бог знает что, что-то безотчетное, что-то родное; но скоро разочаровываешься, увидя перед собою только бочку с водою, бойко скачущую мимо. На ином дворе остановишься перед несколькими отдыхающими оленями, с истертыми спинами от уродливых и беспокойных седел; при них семья тунгусов, костюмы которых бросаются в глаза своею пестротою. По мосткам иногда пройдется николаевская аристократка, шумя своим шелковым платьем; пробежит губернский чиновник с выражением высшего самодовольствия на выбритом лице; раскланяется с вами совершенно незнакомый вам мелкий чиновник, не устоявший против искушения поклониться новому лицу; выглянет из окна любопытная головка, узнать, кого это еще занесло сюда — короче сказать, пахнет на вас тем, что нам так близко и от чего уже мы немного отвыкли, скитаясь по басурманским городам, — пахнет на вас Русью!

По близости Николаевска есть губернаторская ферма, куда часто ездит общество повеселиться, и которая просто называется «фермою». Это и неудивительно, потому что она в Николаевске единственная; a у нас в N. губернаторская дача называлась тоже просто «дачею», не смотря на то, что много других смертных имеют там дачи, но видно эта — всем дачам дача.

На выдающейся косе, о которой я говорил, находятся здания адмиралтейства. Начала положены прочные и прекрасные. Как не специалист, я не могу вдаться в подробности, но не могу и умолчать о том впечатлении, которое произвела на меня эта начинающаяся рациональная деятельность, где главным рычагом принят пар. Большое здешнее механическое заведение сделало бы честь любому порту. Много еще станков без дела; по за делом не станет, было бы чем делать. Много еще вещей не разобрано, как например паровой молот. Машины все превосходны, со всеми новейшими приспособлениями. Все эта состоит в простых сараях; видно, что не увлеклись наружным: не бросились строить дворцы, a начали с содержания, и потому нельзя не основывать на этом больших надежд. В порту три крытые элинга; на одном из них строилась шхуна (теперь она спущена). По близости, на воде стоял только что собранный американский речной пароход, с целым домом на палубе и с задним колесом; подобные пароходы сотнями плавают по Миссисипи; когда-то закишат они по Амуру? Впрочем, и в настоящее время уже видно кое-какое движение на знаменитой реке. В продолжение десяти дней нашего пребывания, сверху пришло три парохода: Лена, Амур и Аргун.

Амур пришел из Благовещенска. Около порта беспрестанно снуют два винтовые баркаса, исполняя различные поручения, развозя писарей с приказами и т. п. Все остальное пространство города, вне описанных мною мест, занято разными домиками, в которых, впрочем, можно находить квартиры, и множеством пней, дающих своим видом оригинальный отпечаток местности. В Николаевске есть несколько лавок, принадлежащих большею частью американцам; здесь иногда можно достать все (не спрашивайте о ценах), a иногда нет почти ничего. Живущие постоянно знают эти времена приливов и запасают на всю зиму, платя умеренные цены; но горе попавшему в отлив или малую воду! Утлая ладья хозяйства мичмана садится тогда на мель и долго бедствует до следующего прилива. Товары приходят сюда, большею частью, из Сан-Франциско и из Гон-Конга. Другой приток предметов существования для Николаевска, — это сплавы по Амуру, дело, подверженное также многим случайностям. Чего не вытерпят дорогой эти баржи, если даже и не сядут где-нибудь, выброшенные на берег! Вид этих сплавов очень любопытен. При мне из Мариинска переводили в Николаевск казармы. Их разобрали, из бревен наделали плотов; на плоты посадили живших в казармах, со всем их имуществом, и пустили по течению. Долго не мог я догадаться, что именно вижу, когда вдали показались плывущие бревна. По мере их приближения, ясно выказывались любопытные подробности внутреннего хозяйства, теперь разоблаченного: виднелась деревянная кровать, тюфяк, шкафчик с посудой; сама хозяйка сидела на узле, a муж, длинным шестом упираясь в дно реки, давал направление своему ковчегу. Показавшиеся вдали сплавы производят в Николаевске впечатление, подобное тому, какое туча, полная дождя, производит где-нибудь в Сахаре. В мечтах, вместо вечной осетрины, является питательный бифштекс, масло для каши, новый сюртук вместо настоящего, начинающего протираться на локтях: все это дадут давно желанные сплавы, a главное, понизится цена и на сахар, и на белую муку, и на мясо.