С. Узин - О чем молчит карта

Оставив опустошенный корабль и его экипаж на произвол судьбы, капитан приказал возвращаться к месту стоянки нашей эскадры, торопясь сообщить адмиралу о захваченных трофеях, а сам удалился к себе продолжать прерванный отдых. Постепенно суматоха, вызванная переносом захваченных богатств, утихла, и опять наверху остались я да дон Гомиж, если не считать арабского лоцмана, расположившегося невдалеке от меня.

Этот старый араб с высохшим под палящими лучами солнца лицом сумел-таки умолить нашего капитана, чтобы тот взял его к себе на корабль. На ужасающей смеси арабского с португальским старая образина уверяла его, что здешние воды полны опасностей, и без его помощи мы обречены на гибель. Он так надоел благородному синьору, что тот, наконец, чтобы от него отделаться, приказал забрать араба на корабль, поручив его заботам дона Гомиж. Не думаю, чтобы дон Гомиж был в восторге от этого, однако он ничем не выразил своего неудовольствия.

Снова воцарилась тишина, прерываемая лишь неясным бормотанием сидящего на корточках старика-араба да гулкими шагами офицера.

Начинало светать, и сквозь серую предрассветную мглу вдали показались смутные очертания африканского берега.

В этих местах мы были впервые, и дон Гомиж пристально всматривался в незнакомые линии побережья, обдумывая дальнейшие действия. Между тем, подгоняемые свежим ветром, мы быстро приближались к мысу, на котором возвышалась гора мрачного вида.

Когда расстояние между кораблем и мысом еще более сократилось, араб, сидевший до сих пор совершенно спокойно и, казалось, не обращавший на окружающее никакого внимания, неожиданно вскочил на ноги и, бросившись к офицеру, начал что-то взволнованно ему объяснять, то и дело показывая на приближающийся берег. Видя, что дон Гомиж его не понимает, он подбежал ко мне и стал вырывать из моих рук руль, повторяя одно и то же слово на ломаном португальском языке. «Гвардафуй! Гвардафуй!» — кричал он, и в его глазах был написан неприкрытый ужас. Одновременно он делал какие-то знаки руками, которые я никак не мог сначала понять. Вдруг меня осенило. Слово, которое он так ужасно произносил, должно быть означало: берегитесь. Тогда стали понятны и его знаки, при помощи которых он пытался объяснить, что надо уходить от берега.

Я поделился своей догадкой с доном Гомиж, и он, признав ее правдоподобной, скомандовал поворот. Искренность испуга араба была настолько очевидной, что исключала возможность какой-либо ловушки.

Команда была немедленно выполнена, и корабль, описав дугу, помчался на юг, поспешно уходя от таинственного мыса, возбудившего такой ужас у нашего араба.

Когда берег скрылся из глаз, дон Гомиж, заинтригованный странным поведением лоцмана, попытался вызвать его на разговор, рассчитывая узнать, что все это значит. Да и меня разбирало не меньшее любопытство. Но тот не отвечал и, приняв излюбленную свою позу, усердно молился. Только и можно было разобрать: «Бисмилла, алла, бисмилла, алла». Так и не удалось ничего от него добиться. Лишь после того, как он вдосталь намолился, дон Гомиж вторично приступил к нему с расспросами, на этот раз небезуспешно.

Поняв, наконец, чем интересуется офицер, старик, воздев руки, воскликнул: «О, Аллах, великий и милостивый! Жизнь правоверных и неверных в твоих руках!

Да будет тебе ведомо, господин, что только благодаря снисходительности великого Аллаха, творящего жизнь и смерть на земле, мы избежали смертельной опасности. Если бы ты не послушался меня и продолжал путь к берегу, наши тела находились бы сейчас на дне моря и служили бы пищей для его многочисленных обитателей. Аллах, я до сих пор не могу опомниться от страха.

Заметил ли ты, милостивый господин, черную гору, поднимающуюся на мысу? Знай же, что нет ничего страшнее для кораблей, чем эта гора. Никто еще из мореплавателей, подходивших к ней близко, не мог спастись от неминуемой гибели. Но не подводные скалы и не водовороты грозят здесь кораблям. Гора, которую ты видел, господин, не простая, она заколдована, потому что служит обиталищем самого страшного из злых джинов. Когда-то, в прежние времена, этот джин был на свободе, летал, куда ему вздумается, и самым большим для него удовольствием было причинять людям зло. Достаточно было ему услышать, что где-нибудь люди живут счастливо, как он спешил туда и делал все, чтобы разрушить их счастье: насылал губительные болезни, похищал детей у счастливых родителей, засыпал песком в пустыне возвращающиеся с богатым грузом караваны, насылал бури и топил корабли.

Долго терпел Аллах его неслыханные злодеяния, но и его терпению пришел конец. Видя, что нет предела преступлениям свирепого джина, схватил он в великом гневе его за волосы и заточил навечно в горе, близ которой мы только что находились. Так гласит предание.

Но и такое страшное наказание не сломило гордыню джина. И здесь, сидя в заточении, продолжает он творить людям зло. Правда, нет уже у него власти над ветрами, не может он насылать порчу на людей, лишил его Аллах свободы, но приносить несчастье он еще в состоянии. Жертвами его неуемной злобы становятся неопытные моряки, плывущие мимо заколдованной горы. Стоит им приблизиться к мысу, над которым возвышается эта гора, как происходит невероятное, — корабль начинает разваливаться на глазах. Он разваливается так быстро, что люди не успевают даже понять, что случилось, и гибнут в морской пучине вместе с обломками корабля.

А происходит это от того, что глаза злого джина обладают чудесной притягательной силой. Достаточно ему взглянуть на корабль, как все железные части, скрепляющие его, тут же выскакивают из своих гнезд, и судно, ничем более не связанное, распадается. Я сам однажды видел, как один корабль погиб таким образом, и ни единый человек не спасся»,

Хотя лоцман все это рассказывал, немилосердно путая арабские слова с португальскими, его можно было понять. Дон Гомиж слушал речь араба с недоверчивой улыбкой, но мне кажется, что она, однако, произвела на него сильное впечатление. Что же до меня, то я нисколько не сомневался, что все рассказанное — правда, и не раз украдкой осенял себя крестным знамением, с ужасом представляя себе, чем могло кончиться наше плавание.

К вечеру мы прибыли в расположение нашей флотилии. Капитан и дон Гомиж отправились с докладом на корабль адмирала и рассказали о странном происшествии, свидетелями которого были дон Гомиж и я. Адмирал и его приближенные много смеялись, слушая повествования дона Гомижа. Тем не менее начальник эскадры приказал оповестить капитанов всех кораблей, чтобы они были осторожны, приближаясь к мысу, о котором шел разговор, и ни в коем случае не подходили к нему близко.