Адельберт Шамиссо - Путешествие вокруг света

Мы подняли паруса утром 24 июля. К вечеру ветер усилился, а ночь выдалась бурной. Когда наш корабль, галеас с командой из пяти человек, начало качать, веселившиеся поначалу пассажиры приутихли. Я отдал первую дань морю, но уже на другой день оправился и подумал, что дешево отделался по сравнению с тем, что могло бы быть. В этой предварительной школе кругосветного плавания я понял и другое, о чем хочу здесь сказать. В копенгагенской аптеке я, не зная датского языка, призвал на помощь все свои познания в латыни, однако ученик фармацевта, вручая нужную мазь, ответил мне на немецком языке, который был гораздо лучше моего собственного. 26 июля в полдень при полном безветрии и спокойном море буксир ввел нас в гавань Копенгагена.

В Копенгагене, сразу же почувствовав себя как дома, я провел, может быть, самые веселые и радостные дни своей жизни в обществе дорогих и участливых друзей, в теплом и поучительном общении с людьми, кои являются гордостью своей родины в сфере науки и искусства. Хорнеман {37} 37 Хорнеман, Ханс Вилкен (1771–1841) — датский ботаник. в это время отсутствовал, а Пфафф {38} 38 Пфафф, Кристоф Генрих (1173–1852) — врач и физик, профессор Кильского университета. из Киля был в Копенгагене. Эленшлегер {39} 39 Эленшлегер, Адам Готлоб (1779–1850) — датский поэт и драматург, представитель романтизма. переводил «Ундину» Фуке {40} 40 Фуке, Фридрих де ла Мотт (1777–1843) — немецкий писатель, автор романтической повести «Ундина» (1811 г.). . Театр, как обычно в летние месяцы, был закрыт. Дневные часы я проводил в библиотеках, собраниях и садах, а вечерние посвящал чудесному общению с друзьями.

Мне довелось присутствовать при помазании, или, как мы говорим, на коронации, горячо любимого датского короля Фредрика VI в замке Фредриксборг. Замечу попутно, что друзья раздобыли для меня пригласительный билет у одного еврея, который торговал ими.

В Копенгагене мне не удалось отведать конины, чего мне хотелось как естествоиспытателю. Старания моих друзей ни к чему не привели. В ветеринарной школе — единственном месте, где можно было это сделать,— во время моего пребывания в Копенгагене не было забито ни одной лошади.

Лейтенант Вормскьёлль, который, путешествуя по Гренландии, приобрел определенный опыт в изучении естественной истории, захотел принять участие в экспедиции Румянцева в качестве добровольного естествоиспытателя. Мы увиделись сразу же после моего приезда в Копенгаген. Я встретил его с распростертыми объятьями, радуясь еще одному работнику в грядущей жатве. Меня поздравили с трудолюбивым помощником.

Ранним утром 9 августа из адмиралтейства пришла радостная весть: только что принят сигнал с русского брига.

Прежде чем вы попадете вместе со мной на борт «Рюрика», приведу здесь несколько строк, которые я написал тогда о Копенгагене и Дании. Вспомним при этом о нападении англичан и о потере флота в 1807 году, а также о новейших событиях: вынужденной передаче Норвегии Швеции, обороне Дании под руководством принца Кристиана и заключительном договоре, по которому она, будучи самостоятельным королевством с собственными законами, подчинилась воле шведского короля {41} 41 Имеется в виду поражение Дании в войне со Швецией и Кильский мир 1814 г., по которому Дания уступила Норвегию шведскому королю «в полную собственность». .

Копенгаген, как мне кажется, по размерам и населению не больше Гамбурга: широкие улицы, новые, безликие дома. Ратуша построена в греческом стиле из кирпича и оштукатурена [1] Из всех искусств прежде всего строительное призвано выразить подлинную народность, отразить и сделать понятным для потомков своеобразные по характеру периоды истории. Свидетельством такой народности служит египетское, греческое, готическое строительное искусство (последнее из них в той же мере принадлежит прошлому, что и предшествующие). Может ли такое время, как наше, характер которого определяется стремлением уничтожить все перегородки, сплавить воедино все своеобразные народные черты, превратить дела одного народа в общие дела всех народов — например, от вопроса о реформе зависит судьба не только Англии, но и всего мира, — может ли времени книгопечатания и почты, паровозов и пароходов, газет и телеграфа быть присущим иное строительное искусство, чем искусство сооружения улиц и мостов, каналов, портов и маяков? Я слышал, как художник Давид {42} , стоя у макетов греческих храмов, авторитетно утверждал: греки уже достигли в строительном искусстве всего, чего можно достичь; остается лишь их копировать; придумывать что-то свое — противоестественно. . С давних пор датчане ненавидят немцев; только братья могут ненавидеть друг друга. Но теперь они больше всего ненавидят шведов, потом англичан, вражда к немцам ослабла. Они стремятся утверждать свой национальный характер и чувствуют себя униженными. Поэтому многие не любят Наполеона, но все признают — да и кто стал бы это отрицать,— что они расплачиваются за чужие грехи. Они принимают участие в судьбе Франции, потому что ее могущество служит противовесом могуществу их угнетателей — англичан. Они мореплаватели, морская нация. В Копенгагене становится ясно, что Норвегия еще меньше, чем немецкие провинции {43} 43 В то время в состав Дании входил весь Шлезвиг, а также Гольштейн и Лауэнбург, расположенные на юге Ютландского полуострова и населенные преимущественно немцами. , связана с Данией; наоборот, по языку, национальному духу, истории она составляет другую часть государства. Флот оставался опорой. На собраниях, куда меня приглашали, обычно со злобой и тоской пели норвежскую народную «Песню Синклера» и провозглашали тост: «За первое удачное морское сражение!». К королю датчане питают чувство преданной любви и не считают его виновником несчастья. Церемония помазания, когда он появился, увенчанный короной и со скипетром в окружении рыцарей, облаченных в старинные одеяния, не была лишь зрелищем и развлечением: она привлекла к себе сердца датчан, и народный дух оживил почтенные старинные формы. Справедливые, доброжелательные люди с чувством признательности и любви связывают с именем принца Кристиана все, что было предпринято и действительно сделано для Норвегии; несправедливые люди возлагают на него ответственность за все неосуществленное и хулят его. В Киле профессора настроены пронемецки, а студенты — продатски.

Утром 9 августа 1815 года на рейде Копенгагена я представился капитану на борту «Рюрика». Вместе со мной то же сделал лейтенант Вормскьёлль, и капитан Коцебу, очевидно, тронутый нашим единодушием, объявил ему, что согласен включить его в состав экспедиции. Если судить по описанию путешествия, сделанному Коцебу {44} 44 См.: О. Е. Коцебу. Путешествие в Южный океан. Т. 1–2. СПб., 1821. (Эти тома были переизданы в 1948 г. См.: О. Е. Коцебу. Путешествия вокруг света. М., 1948.) , он действовал тогда не на собственный страх и риск. Он вручил мне лестное письмо от графа Румянцева и письмо от капитана Крузенштерна, но не дал никаких инструкций и приказаний. Тщетно я просил об этом; мне так ничего и не сообщили о моих обязанностях и правах, о корабельном распорядке, которого мне предстояло придерживаться. В море я должен был испытать то же, что и на суше, где сама жизнь учит жизни. Нам было приказано через три дня прибыть с багажом на борт корабля. Отплытие задержалось до 17 августа. 13 августа судно посетили послы ряда государств, и, когда они покидали его, им салютовали тринадцатью пушечными залпами.