Людмила Романова - Ресторан «У Крокодила»

– Могла она видеть или нет? – думала Мишель, осторожно оглядывая путь, откуда возвращались Мадлен и Полет. Угол лакированной стены скрывал их. – Зеркало! – похолодело в душе у Мишель. Она могла все видеть! Если ей не помешал тусклый свет.

Она еще раз оглянулась на сестру и не увидела ничего, что могло бы выдать ее гнев.

– Пронесло, – подумала Мишель, быстро взглянув на Пьера.

Тот сидел с невозмутимым видом. И она успокоилась тоже, дав себе клятву, что больше, никогда! А если Пьер повторит попытку, то она даст ему пощечину.

– Господа, наш поезд прибыл к первой остановке, нашего вечера-путешествия. Первая остановка нашего поезда прошлый век, сороковые годы, Франция!

– Да, да! Не удивляйтесь! Наш поезд совершает путешествие не только в пространстве, но и во времени! Так что желающих просим выйти на остановке и посетить первую достопримечательность нашей поездки музей механических фигур, – услышали они голос из репродуктора. – Музей находится налево от главного входа. В третьем железнодорожном составе. Дверь в музей прямо за зелеными занавесками. Осторожней в темном коридоре!

При этом Мишель показалось, что столик снова дернулся, как при остановке поезда.

– Как в мою молодость, – сказала Мадлен, увлеченная воспоминаниями, и нанизывая на вилку кусочек буженины. – Только репродуктор может издавать такие звуки. Как будто с тобой разговаривает родной голос. Я так к нему привыкла, и так жалела, когда репродукторы вытеснили приемники. У нас раньше в комнате висел такой же, ты помнишь Пьер? – спросила она сына, уйдя в воспоминания, о чем говорил ее взгляд, видящий чего-то, что не было видно окружающим.

– Конечно, круглый и черный, я помню, любил слушать по нему детские передачи. Сидел на коврике, собирал кубики и слушал, – сказал Пьер.

– А мне прямо вспомнилась вся моя жизнь. И запах дров в печке, и вы маленькие за столом, и мой Арманд. Ой, какие же мы были молодые. А прошло уже пятьдесят лет! – подсчитала Мадлен в голове прошедшие годы. И теперь я старая, а Арманд… Она вдруг прикрыла глаза и, нагнув голову, вытерла их, хлюпнув носом.

– Мадлен! – сказала суровым голосом Полет. – Зачем плакать. Такова жизнь. Все пройдет, и мы уйдем, этого мы не пропустим. Так что не порть нам обед!

– Я, пожалуй, пойду посмотрю комнату механических фигур. А вы здесь без меня побудьте. Вернусь уже без слез, – сказала виноватым голосом Мадлен. И встав со стула, вытянув шею, заглянула туда, где предполагался выход, ведущий в музей.

Зеленые портьеры с кистями отделяли вход в музей от зала ресторана. Прочитав указатель, Мадлен, отодвинула рукой занавеску и, усмехнувшись на сказки репродуктора, который обещал перрон и остановку в середине двадцатого века, вошла в темный коридор, вдали которого виднелся свет, выходящий из полуоткрытой двери. Нетвердой походкой старого человека, держась за стену, она прошла на свет, уже не заботясь о том, как она смотрится со стороны. Пройдя три метра по темному коридору и споткнувшись о маленькую ступеньку, из-за разницы в освещении, она немного покачнулась и, взявшись руками за косяк двери, осторожно переступила маленький порожек.

– Пожалуй, присяду ненадолго, – подумала она, потирая ногу.

Впереди, перед ней был зал, уставленный разными фигурками механических игрушек. Они стояли на небольших постаментах прямо на полу или в отдельных кабинах. Рядом с каждой фигурой была встроенная кнопка, приводившая фигуру в движение. Мадлен, не знавшая, с какой фигуры ей начать осмотр, вдруг увидела уже включенную игрушку. Это была очень симпатичная деревенская сценка. В очаровательном хлеву стояла корова, чистенькая, с черными пятнами на белой атласной шкурке и жевала охапку сена, которая была перед ее мордой. Корова жевала сено, и отгоняла хвостом мух, которые тоже видно были задуманы для этой ситуации. Одна из назойливых, увернувшись от хвоста коровы, постоянно возвращалась на ее спину. Корова возмущенно мычала, раздосадованная этой надоедливой мухой, которая мешала ей полностью предаться наслаждению от душистого сена и присутствия хозяйки, которая облегчала ее вымя, и каждый раз оглядывалась на хозяйку, ища поддержки. Хозяюшка в белом чепчике и платье с нижней юбкой и белым фартуком, похлопывала коровку по спине и продолжала доить ее.

Если бы, не размер игрушки, Мадлен приняла бы ее за живую, настолько много движений совершали фигуры, и настолько точно, были они выполнены! Казалось, что глаза коровы, видят не только мух, но и посетителей зала, потому что они на минуту остановились на Мадлен, хозяйка, обернувшись тоже, и улыбнувшись ей, продолжила свое дело.

– Чудеса! – удивилась Мадлен, и совсем забыла о недавних своих слезах. Она подошла еще ближе, разглядывая и женщину и корову, удивляясь, как ловко она была сделана.

В отдельной кабине открылся малиновый занавес, и на сцене возник фокусник. Он сделал манипуляцию руками и, подмигнув Мадлен, ловко достал карты непонятно откуда, потом в его руках появился букет, а потом кролик! Его возможностям, казалось, не было предела, потому что фокусы продолжались. Мадлен нажала на кнопку, и занавес закрылся, дав отдохнуть артисту до следующего раза.

Балерина ловко крутила ножкой и выделывала всевозможные па. Потом красиво раскланивалась, приподнимая свою воздушную юбочку, и убегала за занавес.

Попугай сидел на ветке и выпрашивал яблоко, которое лежало рядом, но за клеткой.

– Патрик хочет яблоко! – сказал он, обратившись к подошедшей Мадлен, и повторил это снова, наклонясь, распушив свой хохолок, и перебирая ножками по палочке, на которой он сидел.

Не получив ничего, он посмотрел на Мадлен немного возмущенно, удивляясь ее непонятливости. Ведь нарезанное яблоко лежало вне доступа его клюва и лапок, а ей подать кусочек в клетку было очень просто!

Патрик снова повторил свою просьбу и снова прошелся по палочке. Наконец Мадлен догадалась и сунула ему в клюв ароматный кусочек, удивляясь, как игрушка сможет проглотить его.

Кусочек под радостный треск попугая исчез в его клюве, и глазки, попугая благодарно взглянув на Мадлен, снова протелепатировали о втором кусочке.

– Чудеса! – снова удивилась Мадлен.

Она, с удивлением, протянула ему еще кусочек, Патрик проглотил и его, требуя еще долю.

– Хватит! – сказала Мадлен, и возмущенно надула щеки, сказав уф, и птица, обидевшись, отвернулась к стенке, сказав напоследок, – «Какая черствость в людях!»

Мадлен махнула рукой, совершенно не испытывая угрызений совести, на которые намекал попугай, и пошла дальше. По ходу движения фигуры становились крупнее, а сценки более сложными. Мадлен прошла мимо ресторана, довоенного Монмартра, в окна которого были видны четверо веселых мужчин, оживленно обсуждающих что-то за кружкой пива. Гитарист и аккордеонист подходили к столикам и наигрывали знакомую мелодию, а официант в белом фартуке нес поднос с блюдами. В следующей комнате, в своем помещении сидел сапожник. Во рту он держал гвоздик, и ловко стучал по каблучку, женского ботинка. Посмотрев на уже забитый, он вытаскивал новый гвоздь изо рта, и снова забивал его в ботинок. Сапожник был вполне симпатичным мужчиной лет сорока пяти. На голове его была надета старая шляпа, а в кармане черного фартука лежал сапожный инструмент. Рядом стояли коробки с гвоздями, и в очереди томились другие ботинки и сапожки. Над сапожником горела тусклая лампа, а в камине, который был в его каморке, горел огонь.