Владимир Корочанцев - Африка под покровом обычая

С вобе я встретился совершенно случайно. Во время туристской поездки в середине 60-х годов наша группа, заблудившись в лесной глуши в лабиринте похожих друг на друга как близнецы тропинок, очутилась в западном районе Берега Слоновой Кости в супрефектуре Факабли.

— Вот так штука, — забеспокоился сопровождавший нас Абдуллае Диалло, разобравшись во всей серьезности положения. — Надо быстрее выбираться. Мы же нарушили государственную границу. Нечаянность проступка даже по законам обычая отнюдь не смягчает вины.

Близился вечер. Обступивший пас лес выглядел мрачным и недружелюбным, то есть был окрашен нашим собственным настроением. Куда податься? И куда мы доберемся ночью? Абдуллае настаивал на том, чтобы ехать.

— Равняйтесь на меня, — с натянутой улыбкой подбадривал он. — Я африканец. Предки завещали нам остерегаться ночного леса, а я зову вас в путь. Никаких остановок.

Лендровер развернулся на 180 градусов и помчался по заросшим холмам. Вдруг из густого, как частый гребешок, подлеска мелькнуло лицо.

— Человек! — благим матом закричал кто-то из спутников, и мне почудилось, что мы находимся на затерянном острове в роли робинзонов, невесть откуда ожидающих корабля-спасителя. Машина замерла на месте, взвизгнув тормозами. Но лицо в кустах моментально исчезло. Выскочивший из машины Абдуллае жалобным голосом на языке волоф стал звать людей. Дальше, не зная дороги, ехать не было смысла. Солнце посылало на землю своп последние лучи. Минут через десять-пятнадцать после умоляющих криков нашего гида из леса с осторожностью пантеры, готовой при малейшей опасности одним прыжком скрыться в кустах, вышел крестьянин среднего роста, одетый в разноцветные лохмотья. Абдуллае приблизился к нему, и кое-как на смеси волоф, бамбара и языка жестов они объяснились.

— Бесполезно сейчас продолжать путь. Переночуйте в пашей деревне, а на заре отправляйтесь в дорогу, — предложил крестьянин.

Пока руководитель группы вел переговоры, мы тщетно пытались определить, откуда же все-таки вынырнул наш спаситель, и никак не могли найти тропинку в сплошной спутанной стене подлеска, хотя он вышел оттуда на наших глазах.

— Следуйте за мной, — подал он знак рукой и шагнул в кусты.

Проход был прорублен, по-видимому, давно и так, чтобы никто из посторонних не мог его обнаружить. Мы балансировали, как акробаты, приспосабливаясь к изгибам и движениям растительности. Временами кому-то вероломно ставили подножку лианы, и он смаху валился грудью на невидимую тропинку. Набок не давали упасть кустарники, перекрывавшие своими бесчисленными ветвями короткий путь к земле.

— Без помощи местных жителей нам к машине не вернуться, — резонно заметил один из нас. Преодолев подлесок, мы вступили в настоящий влажный лес. Его мощь и красоту передать словами невозможно. Несколько пологов закрывали небо; лишь по стволам, форме и окраске коры можно было различить гигантские сейбы, триплохитоны, пиптадении и кайи, кроны которых где-то там наверху образуют верхний, неплотный ярус лесной шапки. В этих местах передки сокрушительные ураганы, способные начисто срезать не только хлипкую африканскую хижину на равнине, но и выкорчевать и протащить с километр большое дерево. Однако долговязым, могучим на вид сейбам с неглубокой корневой системой в таком лесу не страшны никакие торнадо, ибо здешние массивы имеют как бы единую крону, дружно сплетенную из крон всех деревьев, и буря наталкивается на сопротивление всего леса.

Каждый уровень леса живет своей особой жизнью. Все просветы верхнего яруса плотно запечатаны листвою средних ярусов из мусапг, уапаки гвинейской и других деревьев. В тихом полумраке брели мы за проводником, обходя голые стволы уходящих вверх деревьев.

Дышать стало труднее: никакого доступа воздуха сверху и сильно развитый подлесок не пропускает ни малейшего ветерка. Даже в бурю здесь безветрие. Теплый и сырой воздух в таких лесах не обновляется. Особенно сыро на поверхности почвы. В застойной оранжерейной атмосфере умершие организмы разлагаются быстро.

Ухо уловило отдаленную дробь тамтамов.

— Сегодня вечером мой парод отмечает праздник шимпанзе, — сообщил крестьянин.

По отблескам костров между деревьями мы определили, что до деревни уже недалеко. Наконец лес расступился, и мы остановились перед обширной вырубкой, на которой приютилась деревня.

— Подождите меня, я сообщу вождю о вашем приходе, — предупредил проводник.

Сбившись гурьбой, мы оживленно обсуждали паши неожиданные приключения.

Около нас появились первые зеваки — сначала мальчишки, потом женщины с детьми за плечами. Из деревни вышла группа крестьян с копьями.

— Вождь желает видеть вас. Следуйте за нами, — приказал один из них, вероятно какой-то сановник.

Вождь сидел у большого костра на резном деревянном тропе, украшенном скульптурными изображениями священных животных — зайцев, шимпанзе, гадюк, черепах, белок и пантер.

— Добро пожаловать, — строго молвил он, указывая на разостланные рядом циновки. — Вы будете гостями племени.

Кома (ясновидящий) — так величали вождя — пригласил нас отметить праздник с его пародом.

— Завтра утром я дам вам человека, который укажет дорогу, — пообещал он.

Поскольку Кома немножко говорил по-французски, мы не только с увлечением следили за торжеством, по и с его помощью мало-помалу вникали в смысл происходившего.

— Вы гости народа вобе, — повторил Кома.

Впоследствии я узнал легенду о происхождении нынешнего названия народа, говорящего на одном из языков манде.

Некогда один европеец повстречал уэньона, так прежде звались вобе. Уэньон мыл в ручье калебасу из-под пальмового вина.

— Как тебя зовут? — обратился пришелец к крестьянину.

Полагая, что его спрашивают о том, что он делает, туземец ответил:

— Уэке (Мо́ю калебасу).

Тугоухий бледнолицый гость повторил ответ на свой лад:

— Уэбе…

Вернувшись домой, он рассказал уже о пароде вобе. С тех пор и превратились уэньоны в вобе.

…Пляски и хоры у костра внезапно были прерваны. Вождь пригласил пас в хижину собраний на главный обряд праздника.

С шимпанзе у вобе связано многое. Обезьяна считается их кровным родичем и союзником. Шимпанзе открыли вобе некоторые тайны жизни.

— Были времена, когда люди не знали тамтама, — гласит легенда. — Однажды голодная шимпанзе во время прогулки набрела на кукурузное поле.

— Я нашла уголок, где много пищи, — радостно поведала она домочадцам по возвращении. Наутро звери, прихватив тамтам, корзины и прочую утварь, примчались на поле. Около плантации тамтамист стал бить в барабан, а обезьяны в учащенном ритме резво собирать урожай. Человеческий детеныш, который сторожил поле, так увлекся ритмом, что громко вскрикнул, выражая удовольствие, доставленное ему музыкой. Шимпанзе тотчас пустились наутек, не преминув захватить с собой собранную кукурузу. Мальчик же побежал в деревню и сказал отцу: