Джон Моррис - Зима в Непале

— Я говорил вам, — сказал он, — что я не разделяю эти суеверия, но моя мать была так расстроена, что я решил пойти искупаться. Вреда от этого не будет, и, кроме того, никогда нельзя быть уверенным, что укоренившиеся обычаи так уж бессмысленны.

Политическая обстановка все еще оставалась неустойчивой — чиновников продолжали смещать, и Викрам тоже начал беспокоиться за свое будущее. Его покровитель в банке куда-то скрылся. Теперь, оставшись без защитника, он боялся, что его скоро заменят каким-нибудь другим, столь же неспособным племянником какого-нибудь чиновника. Поэтому он решил, дабы обезопасить себя, подготовиться к экзаменам по экономике и банковскому делу — ведь сдавшие эти предметы в колледже Катманду имели право на получение аттестата. Викрам попросил меня помочь ему. Я объяснил, что не разбираюсь в вопросах экономики и тем более финансах, но смогу, вероятно, помочь ему в изучении английского языка и расширении эрудиции вообще.

Уже после первых нескольких уроков стало ясно, что Викрам не чувствует никакой связи между вопросами экономики и проблемами его собственной страны. Я старался заинтересовать его географией Непала, но в этой области он был совершенно невежествен: слышал об Эвересте, но не знал точно, где он находится. Когда я рассказал ему о шерпах и об их отчаянном положении, он спросил меня, кто они такие. По его словам, уроки географии в школе никакого отношения к Непалу не имели. Я не смог убедить его в важности этой темы. Он считал, что будущее его страны упирается в проблему модернизации и улучшения условий жизни в Катманду, а все остальное не имеет значения. Его взгляд на эти вопросы очень типичен. В нем, как в зеркале, отражается явление, которое мы наблюдали в горах: люди там совершенно не интересуются тем, что происходит в столице. В результате Непал в настоящее время практически делится на обособленные территории: долину Катманду и внутренние горные районы.

Я пробыл в Непале уже шесть месяцев. Можно было спокойно оставаться в Чобаре еще, но я начал тосковать по Европе. Денис и Бетт к этому времени прижились в деревне, и я понимал, что теперь им хотелось быть предоставленными самим себе. Кроме того, зимний сезон кончился: пейзаж принял однообразный коричневый тон. В долине подул горячий ветер. Иногда он шелестел листьями большой индийской смоковницы под моим окном, и этот шум напоминал перестук дождевых капель. Солнце часто не появлялось по нескольку дней подряд, снежные вершины скрывались в густых облаках. Только на следующий год, в октябре, они снова появятся во всем своем блеске. Такими, какими увидел я их в первый раз.

Единственно, о чем я сожалел, что не видел страны к востоку от Катманду. Однако перед самым отъездом мне повезло. Международный Красный Крест предоставил Непалу небольшой самолет марки «портер-пилатус» для доставки продуктов питания в горы. Доктор Тони Хаген, который руководил операцией, спросил меня, не хочу ли я отправиться с ним в очередной полет. Я был очень рад: во-первых, мне представился случай взглянуть с высоты птичьего полета на Восточный Непал, во-вторых, мы пролетим над южными подступами к Эвересту, который я до сих пор видел только со стороны Тибета во время экспедиций 1911 и 19З6 годов.

Полет на легком самолете в горах — дело довольно сложное. Наш пилот-швейцарец имел большой опыт, но прошло несколько дней, прежде чем он решил, что погода достаточно хороша.

На самолетах гражданской авиации я пролетел многие тысячи миль, а вот на таком не летал уже давно и забыл, что это такое. Пролетев над долиной, мы поднялись на высоту четыре-пять тысяч футов — отсюда хорошо была видна местность: в общем менее хаотичная, чем в Западном Непале. Минут через тридцать мы стали делать круги и стремительно терять высоту — я даже подумал о вынужденной посадке. Тони Хаген, сидевший рядом с пилотом, пытался объяснить мне, что происходит, но шум мотора мешал разобрать слова. Тогда он набросал записку и передал мне. Мы пролетали над молочной фермой, где изготовляется великолепный сыр, который поддерживал нас во время путешествия. Приземлиться было нельзя, но мы спустились до высоты нескольких сотен футов, чтобы приветствовать швейцарца, руководившего фермой. Он вышел и помахал нам рукой. Сделав несколько кругов над коттеджем, самолет поднялся и лег на новый курс.

Теперь мы летели прямо на Гималаи, поднявшись примерно на шестнадцать тысяч футов. Вскоре показалась Сола Кхамбу и другие деревни шерпов. Мы могли ясно разглядеть палатки тибетцев. Самолет стал круто спускаться в долину, но встречный поток воздуха с гор был так силен, что он почти стоял на месте и дрожал, как лист, бессильный бороться против ветра. Я стал беспокоиться за наш единственный мотор. Кабина не была герметической, и от недостатка кислорода я начал чувствовать слабость и апатию, однако взял себя в руки и сделал несколько фотоснимков.

Когда стало ясно, что вперед мы лететь не сможем, пилот повернул самолет и попытался подойти к цели через другую долину. Этот маневр удался. Оказавшись среди путаницы снеговых вершин и ледников, мы пошли вниз и стали делать круги над землей. Однако на этот раз я был слишком напуган, чтобы наслаждаться открывшимся видом.

Когда мы приземлились в Катманду, пилот посмеялся над моими страхами. Он считал, что опасность была не так уж велика. «Портер-пилатус» так легок и прост в управлении, что даже в случае аварии, может приземлиться, где угодно. И если бы мы совершили вынужденную посадку в районе Сола Кхамбу, то за пять недель пришли бы пешком обратно в Катманду. Несколько месяцев спустя после того, как я уже уехал из Непала, этот самый «портер-пилатус» действительно попал в катастрофу. Погода резко изменилась, ему пришлось пойти на снижение, и самолет врезался в ледяную стену — к счастью, без человеческих жертв.

Теперь я повидал все, что хотел. Отъезд был назначен на 24 марта. Денис и Бетт привезли меня на машине в аэропорт; неожиданно пришло еще несколько друзей. Один из них по непальскому обычаю надел мне на шею гирлянду из ноготков, и я стоял, чувствуя себя довольно глупо, но не сбрасывая цветы, чтобы никого не обидеть. Делийский самолет опаздывал на два часа. Мы пытались скоротать время, вспоминая наши беззаботные недели в горах, но разговор не клеился. Все чувствовали себя неловко. Я не принадлежу к эмоциональным людям, но, сильно привязавшись к моим молодым друзьям, только молчанием мог выразить свои чувства к ним. Когда наконец все было готово к отправлению, я обнял Бетт и быстро пошел к вздрагивающей «дакоте». Через несколько минут мы были в воздухе, и, прежде чем я распростился с Долиной, землю затянуло густым покровом облаков.