Джули Пауэлл - Путешествие мясника

— Это на витрину, — одними губами говорю я ей.

Она кивает. Перед прилавком уже начинает выстраиваться очередь — примета дневного часа пик.

— Поставь сама, пожалуйста, — просит Хейли. — Там наверху есть место.

— Где?

— Посмотри рядом с бычьими хвостами.

Я отодвигаю стеклянную дверцу витрины и переставляю товар, чтобы освободить место для новой порции. Там уже полным-полно стейков из зрелого мяса, жирных котлет из беркширской свинины, мисок с бараньим фаршем и связок сдобренных специями домашних колбас. Эта картина заворожила меня в первый раз, когда я вошла в лавку, и кажется еще более прекрасной сейчас, когда я сама принимаю участие в ее создании.

Я закрываю витрину, выпрямляюсь и оказываюсь нос к носу с одной из этих. Подобные женщины с вздернутыми бровями и презрительно раздувающимися ноздрями время от времени заглядывают в нашу лавку, и вид у них при этом такой, словно они случайно забрели в отхожее место в лагере для беженцев. Вегетарианки или просто не в меру брезгливые, они, если какая-нибудь надобность заставляет их заглянуть в наш храм сырого мяса, считают обязательным всячески демонстрировать крайнее неодобрение и даже ужас. Мне при общении с ними с трудом удается сохранять вежливость.

— Здрас-сьте, что желаете?

— Две куриные грудки без костей, пожалуйста.

Этим всегда нужны куриные грудки без костей.

— К сожалению, сегодня есть только на косточке.

Женщина шумно вздыхает, что, вероятно, должно выражать возмущение, а я не особенно стараюсь скрыть злорадство. Конечно, я вполне могла бы снять для покупательницы филе. Теперь я уже очень ловко умею отделять податливое белое мясо от кости грудины. Но мне противна сама мысль о вялой куриной плоти без кожи и костей и о вялых безжизненных женщинах, которые ею питаются. Потому-то я и не работаю за прилавком: мое умение обращаться с клиентами оставляет желать лучшего.

— Что ж, значит, придется взять с косточкой, — цедит она.

Я отворачиваюсь, чтобы надеть пару перчаток из латекса.

— П-простите…

Поднимая глаза от подноса с грудками, я вижу искаженное ужасом лицо покупательницы. Дрожащим пальцем она прикасается к своей скуле:

— У вас тут, на щеке…

Я вспоминаю о засохшем кровавом мазке и не без удовольствия представляю себе, как выгляжу в ее глазах: дикое, плотоядное существо с буйными прядями, выбивающимися из-под широкополой кожаной шляпы. Хорошо бы сейчас оскалить зубы и продемонстрировать покупательнице окровавленные резцы. Вместо этого я неторопливо снимаю только что натянутые перчатки и любезно улыбаюсь.

— Наверное, будет гораздо лучше, если вас обслужит Джесс. — Я киваю в сторону высокого очкастого юноши в бейсболке, моющего руки у раковины. — Я пока немного не в порядке.

Для убедительности я кручу перед носом у женщины руками, демонстрируя прилипшие к ним подозрительные брызги, запекшуюся под ногтями бурую корку и окровавленный кожаный браслет. Она вздрагивает, а я еще раз улыбаюсь, показывая все зубы, разворачиваюсь на каблуках и ухожу.

В кармане опять начинает вибрировать сотовый, и я достаю его, даже не вспомнив о грязных руках, которыми только что пугала покупательницу. Все равно к концу дня моя шляпа, кроссовки, обручальное кольцо, карманный компьютер и айпод, бравурно исполняющий мелодию из репертуара «Модест Маус», неизбежно покроются слоем мелких ошметков мяса и жира.

Пришла эсэмэска. Разумеется, от Эрика. «Как дела?» — интересуется он. Я работаю в мясном магазине «Флейшер» уже больше года, то и дело приношу домой мясо, и все-таки муж никак не может понять, что я здесь делаю и почему это для меня так важно. Он скучает, ему одиноко. Мне тоже. Но пока я не хочу отвечать.

Вместо этого я делаю небольшой перерыв. Уже четыре часа, значит, на кухне ждет кофейник со свежим кофе — уже третий за этот день. За время работы в лавке я превратилась в заядлую кофеманку. И дело тут не только в том, что без периодической подзарядки кофеином мне было бы трудно выдержать весь долгий день на ногах. Пожалуй, гораздо важнее то, что о горячую кружку можно согреть пальцы, закоченевшие от возни с ледяными тушами, и дать отдых распухшей руке, которая несколько часов подряд втыкала нож в сочленения костей и потом с усилием поворачивала его, разрывая ткани.

Я наливаю себе полную чашку и, сжимая ее между ладонями, прислоняюсь к кухонному столу. Из булькающей на плите кастрюли доносится упоительный чесночный запах сегодняшнего супа. Я открываю крышку и половником зачерпываю небольшую порцию на пробу. Душистая, сдобренная пряностями свинина. Посоле. Суп прогревает меня до самой глубины, там, куда не достает даже кофе. Я грею руки о чашку и, устало щурясь, смотрю на оставшийся на разделочном столе кусок печени, гладкий и блестящий, будто речной камень.

Те из вас, кто знаком с криминальной историей XIX века и слышал о Джеке-потрошителе, возможно, знают, что, согласно одной из версий следствия, по профессии он был мясником. По-моему, это вполне логично, и я даже могла бы немного развить эту теорию. Лично я, например, нисколько не сомневаюсь, что, возникни у меня желание извлечь печень у какого-нибудь прохожего, я бы справилась с этим с хирургической точностью. Более того, признаюсь, что в определенном смысле я могу себе представить, каким образом у кого-то может возникнуть такое желание. Только поймите меня правильно: я не собираюсь оправдывать убийство проституток и разделывание их трупов ни как хобби, ни как основное занятие. Но если в убийстве я вижу только проявление неистовой страсти к разрушению и безумие, то последующее препарирование трупа представляется мне отчаянной и нелепой попыткой вернуться к нормальности, разложить все по местам, соединить, как было, или хотя бы понять, как это было соединено. Когда я любуюсь на багровый срез лежащего на столе органа, такого загадочного и гармоничного, исполненного симметрии, гладкого и блестящего, то чувствую, как в душе воцаряется мир.

Мои пальцы посинели от вечно царящего здесь холода, поясница разламывается, руки ноют, а в холодильной камере висит партия свиных полутуш, которые мне надо разделать за три часа, оставшиеся до закрытия магазина. Я улыбаюсь, глядя в чашку. Я сейчас очень далеко от дома. Я сейчас именно там, где хочу быть.