Герман Волков - Вексель Билибина

Миша Лунеко молчал, потому что слушал начальника без особого восхищения: в животе у него все тосковало о горячей мурцовке с размоченными сухарями, а напоминание о комарах вызывало слезы. Он, бывший старшина батареи, стойкий боец Красной Армии, уроженец Приамурья, не раз плакал от колымских комаров: несешь, бывало, ложку в рот, а эта мразь комариная уже там — полный рот, и не знаешь, что жевать. И не раз Михаил Лазаревич зарок давал: уеду и носа сюда никогда не покажу. А тут начальник пропаганду разводит…

— А ты что притих, Майорыч, великий молчун?!

Старик Петр Майоров о комарах не вспоминал. За долгие свои скитания по Сибири и Дальнему Востоку ко всему он привык, все невзгоды переносил молча, но к людям, жадным до золота, привыкнуть не мог. Это он сказал еще на Алдане: «Золото всегда с кровью», когда слушал рассказы о Бориске. Вот и сейчас великий молчун вдруг мрачно изрек:

— Тесно будет в тайге.

Билибин мрачного тона не услышал и с радостью подхватил:

— Молодец, старик! Молчишь, молчишь, а как скажешь что — хоть золотыми буквами пиши! Тесно будет в тайге! Нет, твое имя, Майорыч, непременно надо нанести на карту золотой Колымы…

Петр Алексеевич даже не улыбнулся.

…Своих рабочих Билибин рассчитал на месяц раньше и весь август в маршруты ходил один. Молотком отбивал образцы, кайлом долбил закопушки, лотком промывал пробы — все сам. Возвращался на базу с рюкзаком, набитым под завязку, сваливал с плеч два пуда камней и, прежде чем отдохнуть, подкрепиться, шел к бывшим разведчикам:

— Старатели, как старается?

— Фунтит! — неизменно отвечали ему и рассыпали пред его очами все, что намыли за день.

Билибин рассматривал каждую золотинку, взвешивал на ладони, весело мурлыкал:

Он был очень доволен тем, что старателям фунтило — пусть ребята заработают. Радовался и результатам своих обследований. Ключ Холодный показал золота гораздо больше, чем было в пробах Раковского, и Юрий Александрович считал, что здесь, рядом с «Юбилейным», надо открывать второй прииск — «Холодный».

— А сегодня, догоры, — продолжал Билибин с прежним пафосом, — бродил я по любопытному ключику, нарек который Заманчивым! Разведку надо поставить по нему. Сдается мне, что манит этот Заманчивый нас к богатой жилке. Рудник откроем! На много лет — рудник. И город построим. Тесно будет в тайге! Так, Майорыч? А, Степан Степаныч? — обращался ко всем и все охотно поддакивали:

— Тесно, Юрий Александрович, тесно!

— А ты что скажешь, Демьян Степанов?

Демка, растянувшись на замшелом валуне, польщенный обращением, постучал в ответ хвостом по камню.

— Согласен, сукин сын, — усмехнулся его хозяин.

…На Среднекан Билибин вернулся в конце августа один в лодке, тяжело нагруженной образцами пород. Попутно доставил и полпуда золота, намытого на Юбилейном.

Среднеканцы как увидели это крупное, матово поблескивающее, словно топленое масло, золотишко так все — даешь Утинку! И рабочие экспедиции, у кого договор кончался, запросились на старание. Билибин пообещал своих направить в первую очередь. Оглобин поддержал его. Организовали две артели, и они потопали на новый прииск — «Холодный».

Поисковые летние работы закончились. Эрнест Бертин, Раковский, Цареградский, Казанли — все собрались на Среднеканской разведбазе. Каждый докладывал начальнику экспедиции, показывал породы, пробы, шлихи, самородки — отчитывался.

Дмитрий Казанли на самых высоких сопках, определив их координаты, установил одиннадцать астропунктов. Издали они были похожи на обелиски. С этими астропунктами увязывались все маршруты, реки, речки ключики, исхоженные геологами. И впервые вырисовывалась точная карта огромной территории: от Ольского побережья до правобережья Колымы, от Малтана и Бахапчи до Буюнды. Карта, изданная Академией наук всего три года назад, оказалась безнадежно устаревшей. А когда сложили все, что шагами измерили, молотками обстукали, лотками промыли, то получилось — небольшая экспедиция, в которой было всего два геолога, один геодезист и два прораба, меньше чем за год покрыла более тысячи километров маршрутной съемкой, четыре тысячи квадратных километров — геологическими исследованиями, опробовала долины в пятьсот километров общей протяженностью.

И почти по всем этим долинам было найдено золото, правда, не всюду такое богатое, как на притоках Утиной и Среднекана, не всюду годное для механической или мускульной добычи, но геологи смотрели далеко вперед, памятуя о технике будущего.

Бертин получил хорошие пробы по обеим истокам Среднекана — левому и правому. Раковский — по многим его притокам, не считая Утиной и других рек, впадающих в Колыму.

Установил золотоносность и Цареградский. Но главное, чем он мог гордиться и чем хотел обрадовать Билибина, — это Среднеканская дайка, те мощные золоторудные жилы альбитовых порфиров, которые обнаружил Раковский, а он, Валентин Александрович, по заданию начальника экспедиции первый тщательно опробовал. Бедными, почти пустыми оказались жилки над устьем Безымянного, обследованные Цареградский весной. Не показала золота Буюнда, по которой совершал маршрут Валентин Александрович летом. Но Среднеканская дайка вознаградила, казалось, за все неудачи таким богатством, перед коим померкнут все золотые россыпи, открытые и Раковским и Бертиным… Билибин ахнет!

И Юрий Александрович действительно был потрясен, когда познакомился с пробами этой дайки:

— Неслыханное содержание! Небывалое в истории золотой промышленности! Нет, такие цифры нельзя принимать в расчет.

Валентин Александрович решил, что начальник опять, как и на жилке при устье Безымянном, ставит под сомнение это опробование, очень обиделся:

— Можете проверить, Юрий Александрович…

Билибин стал успокаивать его:

— Нет, Валентин, ты все сделал правильно: и опробовал правильно и подсчитал правильно, но эти цифры… Нужно взять в Ленинград побольше образцов, и там проведем тщательный лабораторный анализ. Затем поставим здесь детальную разведку, пробьем штольню… Ведь мы брали пробы, по сути, только из одного выхода. Дайка — очень заманчивая, но пока о ней лучше скромно молчать, ибо геолкомовские «тираннозавры» засмеют нас, как и Розенфельда с его молниеподобными жилами… А в общем — все великолепно! Тесно будет в тайге!

Билибин был очень доволен результатами работ экспедиции. Дни и ночи просиживал он над материалами, собранными экспедицией, и тут же, на Среднекане, за дощатым столиком, при неровном свете стеариновых огарков писал четким крупным почерком первый колымский полевой отчет. Описывая широкое развитие мезозойской осадочной толщи, прорванной интрузиями гранитов, с которыми связывается золотоносность, Юрий Александрович давал первое представление о геологии верховьев Колымы и рисовал богатые перспективы нового золотоносного района.