Генри Мортон - Шотландия: Путешествия по Британии

Когда я оглядывался и бросал взгляд поверх крутого юта, то видел корму, низко утопленную в море, а вокруг восхитительные бушующие волны. Нас сопровождали низко летящие, кричащие чайки и мечущиеся в вышине олуши, которые время от времени камнем падали вниз. Шкипер вынул трубку изо рта и что-то прокричал мне, но что именно, я не разобрал. В следующий миг все и так стало ясно: судно пошло вниз, вниз, в самые пенные глубины, а затем резко взлетело вверх, я оказался парящим в небе, и вдруг — бах! Меня окатило с ног до головы!

С левой стороны, далеко-далеко, вздымались крыши Абердина. Их вид пробудил во мне воспоминания о горячей ванне, и я почувствовал, как все мое существо потянулось туда, в объятия цивилизации. Но одновременно возникло и сожаление: мне не хотелось расставаться с траулером. Если бы я провел на его борту еще месяцок, может, мне удалось бы разговориться со стариной Джорджем. Впрочем, что толку жалеть понапрасну.

Однако до чего же крепкая и спаянная команда на этом судне! Теперь всякий раз, проходя мимо рыбной лавки, я буду вспоминать этих замечательных людей. Их и других таких же рыбаков, которые день и ночь без устали бороздят просторы Северного моря. В отличие от нас, горожан, они простые люди и имеют дело с простыми, изначальными ценностями. Они моряки в подлинном смысле этого слова.

Внизу в каюте, как всегда, бубнил «Голос мира», по нему шел детский час. Команда траулера не слишком-то прислушивалась к радио. Они часто чего-то не понимали — когда шла передача из Испании, Германии или Рима, и оживлялись лишь когда передавали сводки погоды, штормовые предупреждения или индекс цен на рыбу.

— Ого, — говорили они, — этот парень, что предсказывает погоду, наверное, очень умный. Он всегда оказывается прав…

А как-то раз вечером, когда господин премьер-министр произносил взволнованную речь и судьба нашей бедной страны, казалось, висела на волоске, кто-то из команды попросту выключил радиоприемник, оборонив при этом:

— Ты слышал, Алек? Пятнадцать шиллингов за крэн [24] Крэн (англ. cran) — особая мера емкости для сельди, равная 37,5 галлонов. . Для селедки это не слишком-то хорошо, а?

И вот настал момент, когда я снова стоял в своем синем джерси на абердинской набережной и энергично жал крепкие мужские руки.

— Давай как-нибудь снова к нам.

— С радостью. Как-нибудь…

Я сказал Шкиперу, что хотел бы угостить выпивкой членов экипажа.

— Никакой выпивки на корабле, — твердо ответил он.

— А что вы будете делать сегодня вечером?

— О, сегодня мы все идем в кино!

Я попытался представить себе эту картину — десяток здоровенных мужчин сидит в темном зале и следит за глупым, неправдоподобным сюжетом из совершенно чуждой им жизни. Это показалось мне абсурдным. Зрелище, столь же нелепое, как компания древних викингов, поглощающая шоколадное мороженое!

— Ну, удачи вам!

Я повернулся и с чувством смутного сожаления побрел прочь. В ушах у меня по-прежнему стоял неумолчный шум морского прибоя.

Абердин я покидал с четким ощущением, что зима уже на подходе. Штормовые ветры, основательно потрепавшие меня на просторах Северного моря, теперь добрались и до суши. Все дороги были засыпаны опавшими листьями, а ветер дул с неослабевающей силой. В нем чувствовалось леденящее дыхание севера, предвещавшее близкие морозы и обильные снегопады.

— Кусачий ветер, — сказал о нем один из жителей Абердина, и я в очередной раз подивился богатству и меткости шотландского диалекта. Именно кусачий! От этого слова веяло беспощадным холодом морозильной камеры — да так, что мурашки пробегали по коже. Будь моя воля, я бы выгравировал это жуткое слово на табличке и поместил на Северном полюсе.

Дальше мой путь лежал на юг, вдоль побережья Северного моря. Здесь было значительно теплее. Осень еще чувствовала себя полноправной хозяйкой на тихих полях, усеянных аккуратными стогами сена, и в лесных дубравах, где деревья по-прежнему щеголяли багряно-золотым убором.

Отъехав на четыре мили от Абердина, я вспомнил о маленькой прибрежной деревушке с названием Финдон. Она получила всемирную известность благодаря вкуснейшей рыбе — финдонской пикше (она же финнан), которую коптили в тех краях. Сами понимаете, обойти стороной подобное место я просто не мог.

Посему я без раздумий свернул на проселочную дорогу, которая вскоре привела меня к вышеупомянутому Финдону. Деревушка представляла собой кучку домов, стоявших на пригорке, под которым плескались пепельно-серые волны Северного моря. Единственный человек, которого мне довелось встретить, был мужчина в темно-синем рабочем комбинезоне. Стоя у покосившихся ворот, он сосредоточенно замешивал бетон. Мой вопрос о знаменитой пикше, похоже, его немало озадачил. Никакой пикши сегодня в Финдоне нет! Раньше да — раньше в каждом сельском доме была своя коптильня. Но теперь все производство переместилось в Абердин.

Разочарованный, я двинулся дальше на юг, и вскоре вдалеке показался могучий утес, на вершине которого стоял Даннотарский замок. Замок этот знаменит прежде всего тем, что в годы английской революции стал пристанищем (и хранилищем) для королевских регалий Шотландии — короны, скипетра и меча. На сей счет существует множество историй. По одной из версий, страна обязана их спасением простой женщине — жене местного рыбака. Якобы она тайно вынесла регалии из осажденного замка в своей плетеной корзине для рыбы. Однако существует и другая точка зрения, в которой центральное место отводится миссис Гранжер, жене приходского священника из соседнего Кинеффа. Сторонники этой версии утверждают, будто именно миссис Гранжер пронесла священные предметы через английские кордоны, спрятав корону у себя под подолом, а королевские меч и скипетр замаскировав под ручную прялку и сверток со льном.

Это очень романтическая история, однако, боюсь, что всякий, кто видел королевские регалии в Эдинбургском замке, усомнится в ее правдивости. Дело в том, что это весьма громоздкие предметы. И если даже допустить, что миссис Гранжер действительно получила у генерала Монка разрешение на вынос каких-то вещей из замка, то кажется весьма сомнительным, чтобы ей удалось пронести шотландскую корону, скипетр и меч мимо часовых, пусть даже и самых беспечных. А если еще учесть крайнюю заинтересованность генерала Монка в данных предметах — а он особо настаивал на их передаче английской стороне и даже включил отдельный пункт в договор о сдаче крепости, — подвиг миссис Гранжер покажется и вовсе невозможным. А ведь молва утверждает, что генерал Монк якобы собственноручно помог женщине сесть на коня!