Генри Мортон - Шотландия: Путешествия по Британии

Вода плеснула ей в лицо и на мгновение отступила.

— Маргарет! — кричали из толпы зевак. — Скажи, что просят!

— Господи, даруй им покаяние, прощение и спасение, если будет на то Твоя воля, — был ее ответ.

Роберт Грирсон из Лаг, один из палачей, крикнул ей:

— Проклятая сука, нам не нужны такие молитвы. Принеси присягу королю!

У нее уже не оставалось времени. Вода дошла до подбородка. Она подняла лицо к небу и выкрикнула:

— Никаких греховных клятв и присяг! Я из детей Христовых. Дайте мне…

Один из солдат, стоявших рядом с местом казни, поднял алебарду.

— Сделай еще глоток, дрянь, — бросил он, затолкнув голову девушки под воду.

Так они стали мученицами из Вигтауна.

На каждом церковном дворе Гэллоуэя, каким бы древним и заброшенным он ни был, найдется надгробие, с которого кто-то счищает мох и лишайник. Высоко на холме, если знаете, где искать, вы обнаружите плиту, служившую алтарем, у которого упрямые радикалы собирались на евхаристию в дни правления монарха, вошедшего в историю под именем Веселого короля.

Пожалуй, в Британии не было более яростного взрыва религиозных чувств со времен Первого крестового похода, и человек чужой в этих местах испытает недоумение перед подобными свидетельствами непреклонной веры. Нечто от этой жесткости можно и сегодня почувствовать среди серых холмов и скал Гэллоуэя, продуваемых ветрами и укрываемых туманами вплоть до самого Мэррика. Невозможно проехать Гэллоуэй, ни разу не вспомнив о Ковенанте.

Роберт Льюис Стивенсон передал меланхолию страны ковенантеров в немногих словах, создав одну из прекраснейших песен изгнания:

Я прибыл в Кирккадбрайт ночью, во время жесточайшей бури, которую я когда-либо заставал в Шотландии. Дождь лил стеной. От ветра содрогались окна и двери; его порывы вырывались из-за углов с яростью наступающей армии.

Я понял, что город выстроен с учетом таких бурь: улицы низких каменных домов, прижимающихся к земле перед бешенством ночи; рваные контуры разрушенного замка, широкое, грязное устье реки в момент отлива и дождь, который проносится над ним, словно дым. Все вместе это напоминало картинку для старинного биоскопа, виды путешествий часто представлялись именно под дождем, с неясным освещением и размытыми контурами.

Одно здание заставило меня остановиться, несмотря на грозу. Это была старинная таможня: длинное тюдоровское строение с башней, напоминающей церковную. Крыльцо из нескольких ступеней вело к двери. Железные наручники, которые были в ходу в стародавние времена, висели на стене. Редко доводилось мне видеть столь мрачное сооружение.

Такие можно обнаружить в безвестных селах на юге Франции. Оно выглядело так, словно пришло в Шотландию со страниц романов Дюма. В таком месте ожидаешь встречи с разбойниками, вооруженными бродягами и разного рода подозрительными личностями; и если достаточно долго смотреть туда, где дорога сворачивает за угол здания, исчезая во тьме, покажется, что оттуда вот-вот явится д’Артаньян, скачущий галопом по срочным делам, или Дон Кихот, прямо сидящий в седле Росинанта, погруженный в свои мысли и видения, стремящийся вызволить прекрасную даму из заточения в заброшенной тюрьме Кирккадбрайта.

В темной грозовой ночи есть одно неоспоримое преимущество. Если вы припозднились, вас немедленно проведут в маленькую уютную комнату, какая есть в глубине каждого шотландского отеля: там горит камин, и гостя ожидает стаканчик особого виски.

Хозяином этих мест оказался молодой шотландец, сражавшийся при Галлиполи. Мы поговорили о Шоколадном холме и о заливе Сувла, а затем, конечно, перешли к местным темам, и я выслушал предание, что Бернс написал «Брюс — шотландцам» («Вы, кого водили в бой…») именно в этом отеле.

Я не готов высказывать свое мнение по этому поводу. Насколько я знаю, на ту же честь претендует отель «Герб Мюрреев» в Гейтхаус-оф-Флите, а третья версия утверждает, что Бернс создал величайшее произведение шотландской лирики во время путешествия в грозу по болотам в районе Лоханбрек, а потом записал стих в таверне «Бэй Хорс» в Гейтхаусе, здание которой было впоследствии разрушено.

Я отправился в продуваемую сквозняками комнату с высоким потолком. Буря громыхала за окнами. В середине ночи явились три темные тени, и, когда зажег свечу, я увидел, что в мою сторону взлетают от ветра три шторы…

А утром — какая перемена! Я увидел безупречный шотландский городок. Длинный ряд беленых домиков, молочник везет на тележке товар, в конце улицы высится таможня, довольно дружелюбная в свете утреннего солнца.

Кирккадбрайт — один из наиболее живописных и очаровательных городов Низин, которые я посещал. Думаю, если бы мне потребовалось направить иностранца в поселение, которое точнее всего отражает местную специфику, как некоторые английские городки выражают самую суть своих графств, я бы выбрал для этого столицу Стюартри — восточной части Гэллоуэя.

Городок очень симпатичный. Он достаточно маленький, чтобы быть интересным, и недостаточно маленький, чтобы быть скучным. Здесь все друг друга знают: дела, родственные связи, особенности характера видны соседям, как на ладони. Кирккадбрайт изобилует человеческими интересами и связями.

Он знаменит — или, точнее сказать, хорошо известен — колонией художников, обосновавшихся здесь. Они вторглись в размеренную жизнь городка и устроились вокруг давнего ветерана «школы Глазго», покойного мистера Хорнела, владевшего большим георгианским домом, от которого открывался вид на заросшее илом устье реки Ди.

Мне рассказывали, что художники живут в Кирккадбрайте с тем, чтобы наблюдать и фиксировать тонкие цветовые нюансы речной грязи. Я не могу в это поверить. Вероятно, следовало прибыть в городок в другое время, когда все залито волшебным весенним светом, или в разгар лета, потому что, честно признаюсь, нечасто встречал я столь депрессивный пейзаж, как река Ди при отливе. Обнажается ил серого, мышиного цвета. Признаю, кое-где он отливает серебром, если солнечные блики отражаются от влажной земли, переливаясь радужным свечением от бутылочных осколков, утопленных в грязь в стародавние времена. Ил производит впечатление невероятно толстого слоя. Впоследствии я посетил несколько студий в Кирккадбрайте, но ни разу не видел на картинах попытку передать цветовые нюансы местной грязи.