Марлена де Блази - Дама в палаццо. Умбрийская сказка

— Ты мне объяснишь, что это было?

Мы шагали по Корсо Кавоур, почти бежали, от чего или к чему — уж не знаю. Знаю только, что Фернандо переваривал события этого вечера способом, недоступным мне, иностранке.

Он подвел меня к каменной скамье на Пьяцца делла Репубблика.

— Я думаю, дело обстоит так. Вчера, когда Ян созванивался с Самуэлем, я слышал, как он говорил, что ты — повар и писательница, что я — отставной банкир, что мы раньше жили в Венеции, а последние два года в Сан-Кассиано, что мы время от времени принимаем маленькие группы американцев, интересующихся местной кухней и винами.

— Он все это рассказал?

— Да, конечно. Ян тоже рассчитывает на комиссионные. Он хочет, чтобы Самуэль продал нам квартиру. И знает, что именно в нашей жизненной программе поможет его убедить.

— Так что он предпочел не упоминать о нашей бедности, да?

— Не думаю, что я говорил Яну, насколько мы бедны.

— Так в чем же Ян старался его убедить?

— Что мы, скажем так, достаточно «интересны», чтобы он нами занялся, попробовал что-то для нас подобрать. Каждый, кто покупает или снимает что-то в Италии, становится своего рода разведчиком. Ян ведет разведку для Самуэля. Так вот, после того, как Ян убедил Самуэля, Самуэль берется убедить того, кто представляет Убальдини, и они вместе установят какие-то гибкие рамки. Думаю, обоим кланам нужны наличные на приведение помещения в порядок. После этого они, возможно, удовлетворятся сравнительно малой ежемесячной выплатой. Не забудь, они тридцать лет не получали от этой квартиры никакого дохода. Ясно, что они не могут или не хотят просто продать помещение. И все равно мы не в состоянии были бы его купить. Так что все хорошо. Собственно, если все пойдет, как я думаю, это просто поцелуй фортуны.

— Что ты, собственно, можешь думать, не зная, каковы эти «гибкие рамки»? Сколько уйдет на «приведение в порядок»? В любом случае, больше, чем у нас есть или будет. И что помешает им взять у нас деньги на ремонт, а потом через полгода попросить выехать? Где-то здесь да зарыта собака.

— Ничего подобного. Кроме того с Самуэлем у нас установилось взаимопонимание.

— Какое там взаимопонимание! Стило мне раскрыть рот, меня обрывали, как ребенка, у которого молоко на губах не обсохло.

— Взаимопонимание, соглашение, контракт не обязательно должны быть высказаны или записаны. Самуэль пожал мне руку, и я пожал ему, и я уверен, он устроит все так, чтобы мы могли жить в том доме, пока сами не захотим выехать. Владельцы получат немного денег, чтобы оправдать стоимость работ, а мы получим замечательную квартиру с очень низкой ежемесячной платой или вовсе без платы до тех пор, пока наш — назовем это «вклад» — не истощится. И даже после этого нам не придется платить по реальной рыночной стоимости. Это следует как из сказанного Самуэлем, так и из несказанного. Мы Самуэлю понравились. Я это кожей чувствую. И он мне тоже понравился.

— И ты все это вывел из клубов дыма, молчания и нескольких фраз о враждующих кланах и о сотне лет до перехода собственности?

— Послушай, Италия — самая коррумпированная страна в Европе. Будучи итальянцем, я могу это признать. Но если люди вот так договариваются, это значит куда больше законных контрактов. Больше клятв. Обе стороны вступают в заговор. Играют вместе. Пожалуй, это единственная форма сотрудничества, процветающая в этой стране индивидуалистов. Теперь понимаешь?

— Пока нет. Не совсем. Самое любопытное здесь, что некий голландский художник звонит умбрийскому графу насчет американской поварихи и венецианского экс-банкира, которым вроде бы хочется поселиться в Орвието, и граф вдруг разрабатывает сложный план, чтобы помочь поварихе и экс-банкиру завладеть помещением, пустовавшим тридцать лет. В остальном мне, в общем, ясно. Как ты думаешь, Самуэль уже испытывал свой план раньше?

— Может быть. А может быть, и нет. В его умной голове наверняка десятки таких помещений. Апартаменты, целые дворцы, виллы, даже пара замков, и монастырь, и ветряная мельница: все это требует реставрации, все принадлежит людям, которые не могут ни привести их в порядок, ни продать. Вот они и идут к таким, как Самуэль, и рассказывают свою историю. Самуэль откладывает их истории в папочки и ждет, пока выпадет случай, а потом заключает сделку. Никто никуда не спешит. Если собственность останется в руинах еще лет на пятьдесят или сто, в жизни владельца ничего не изменится. Он передаст наследство следующим поколениям. Для итальянца важнее владеть, чем получать прибыль от продажи или использования своей собственности. Самуэль не столько агент, сколько сваха. По большей части в Италии «ключи передают» через таких, как он. Пусть дело крутится. Успеем решить.

— Но скажи мне вот что: почему Никколо говорит, что разрешение уже получено и рабочие наняты? Значит, этим занимались до того, как мы сегодня поднялись к дверям?

— Это свидетельствует только о неуклюжести Никколо. Он не хотел нас упустить. И знал, что Самуэль может мигом выбить разрешение и нанять рабочих. Графы не стоят в очередях. Ты, может, забыла, что я занимался банковскими сделками не столько в банке, сколько в барах и гостиных? Самуэль это понимает лучше тебя.

После этого мы каждый день встречались с Самуэлем, и каждый раз он, словно крошки для птиц, рассыпал перед нами новые кусочки своего плана. На одной встрече присутствовал архитектор, щеголявший кальками и поэтажными планами и объяснявший, чего хотят и желают Убальдини. Единственной комнатой, нуждавшейся в полной реставрации, была гостиная, в остальных требовался косметический ремонт. Замена оборудования в ванных и кухне. Восстановление проводки. В общем, не слишком много работы, заверил он нас. Убальдини будут совещаться с нами на каждой стадии работ, приглашают нас наблюдать за реставрацией наравне с ними. Дату окончания назначили через шесть месяцев. О деньгах пока никто не упоминал.

К этому времени я уже не требовала пояснений. Все это дело — вроде темной лошадки. И я оседлала ее, не испытывая ни отчаяния и ни твердой уверенности. Я просто ехала. Мне хотелось поговорить с Барлоццо, попросить его совета, заверений, но я боялась, что он только подстегнет лошадь, велев мне держаться крепче. В конце концов, само название Умбрия, вероятно, происходит от ombra. Тень. Кроме того, не я ли говорила, что надо приспосабливаться к новому обществу, а не приспосабливать его к себе?

Однажды Самуэль встретил нас широкой улыбкой, в черном бархатном жилете поверх джинсов, сменив «Конверс» на «Феррагамо». Впервые, сколько я его знала. Мы собираемся на встречу с Убальдини, сообщил он. Aperitivi в баре отеля «Палаццо Пикколомини». Почему же он нам не позвонил, задумалась я. Я бы выбрала другое платье. Точнее, выбрала бы другие обрезки драпировки или штор, скроенные в платье, вместо этого, сшитого из коричневой тафты, отрезанной от венецианского покрывала. И вообще, зачем нам с ними встречаться? Я уже привычно задавала все вопросы только самой себе. Мы торопливо спустились вниз и вышли на corso. Самуэль с Фернандо болтали об американском футболе. Я, следуя в двух шагах за ними, побрякивала шпагой. Мне казалось, что лучше открытая схватка, чем эти аристократические недомолвки. Я думала, что давно выучила уроки итальянского на слащавых, позолоченных уловках венецианцев. Как видно, отдохнув в прозрачной простоте Сан-Кассиано, я запамятовала основные положения. Но Фернандо помнил все до единого. Я была простодушным Кандидом, которого вели по древнему миру. Я забросила за плечо длинные локоны. Забросила и за другое плечо. Я уже устала от этой Умбрии.