Тим Северин - Острова пряностей

Естественно, если на каждом конкретном дереве отлавливать слишком много птиц, популяция пострадает, то есть несбалансированная ловля птиц невыгодна самим владельцам деревьев — таким образом они просто уничтожили бы источник своего дохода. К тому же такая система закрепления прав собственности на конкретные деревья и обитающих на нем птиц гарантировала защиту от браконьерства и порчи деревьев и окружающих участков леса. В целом от ловли красных райских птиц выигрывала вся деревня, так как выручка шла, в том числе, и на общие дела — например, на строительство церкви.

Конечно, имелся некий риск того, что владельцы определенных деревьев окажутся слишком жадными или что в случае необходимости собрать средства для каких-либо нужд деревни на птицеловов начнут давить с целью получения большей выручки; тогда популяция птиц может пострадать. Но до сих пор такого не случалось, возможно, потому, что Кабей оставался маленькой деревушкой и мало кто знал, что здесь обитает столько красных райских птиц.

Мы остались под таким впечатлением от танцев птиц на этих деревьях, что решили сменить место нашей стоянки. Проведя «Уоллеса» вдоль берега, мы бросили якорь вблизи узкого залива, который стали называть «Бухтой красных райских птиц». Здесь мы задержались еще на три дня, пока совершенно не стоптали ноги — каждое утро и каждый вечер мы поднимались на холм к тому времени, когда птицы начинали танцевать в кронах деревьев, не в силах пропустить великолепный спектакль. Это зрелище было столь завораживающим, что нетрудно понять, откуда возникли легенды, будто райские птицы появляются в лучах восходящего или заходящего солнца и никогда не спускаются на грешную землю. Каждый вечер мы возвращались на свое судно и в этой тихой бухточке слушали ночные голоса леса, который доходил до самой воды и продолжался мангровыми зарослями на отмелях. Мы слышали журчание ручьев по склонам холмов, шорох прибоя, всплески выпрыгивающих из воды рыб и пение ночных птиц. Иногда с глухим треском в отдалении отламывались и падали на землю толстые ветви, а ближе к берегу с шумом пробирались сквозь густой подлесок и иногда шлепали по воде какие-то крупные звери. Янис клялся, что это крокодилы, но, вероятнее всего, это были стада кабанов, которые по ночам бродили по лесу и объедали листву с деревьев.

Альфред Уоллес был бы в восторге, узнав, что Кабей, где он обнаружил лишь несколько красных райских птиц, сейчас является местообитанием такой крупной популяции. После неудачи на Муке, где в течение месяца ему удалось добыть всего двух самцов райских птиц, он переместил свой базовый лагерь в небольшой прибрежный поселок под названием Бессир и нанял местных охотников, которые прочесывали лес в поисках образцов для его коллекции.

Когда ему приносили живых птиц, он сажал их в заранее сделанные из бамбуковых стеблей клетки, с установленными внутри лоханями для еды и питья, и следил за состоянием пернатых, стараясь обеспечить им хорошие условия. Уоллес кормил райских птиц их любимыми фруктами и вареным рисом, а также снабжал в изрядном количестве живыми кузнечиками. Оказавшись в клетке, в первый день птицы постоянно сновали из угла в угол, бились о стенки и жадно ели предложенную пищу. На следующий день они несколько успокаивались, но сохраняли хороший аппетит. На третий день, как ни прискорбно, Уоллес находил птиц мертвыми на полу клетки — они погибали по непонятной причине. Уоллес пытался выхаживать птенцов, но они умирали, как и взрослые птицы.

Иногда эти прелестные создания погибали в течение нескольких часов — внезапно начинали биться к конвульсиях и умирали. В конце концов Уоллес прекратил попытки держать у себя живых райских птиц и стремился просто сохранить имевшиеся у него чучела в максимально хорошем состоянии.

Он провел в Бессире шесть недель в домике, названном им «хижиной гнома», — его площадь составляла всего восемь на восемь футов; построенная на сваях, она возвышалась над землей на четыре с половиной фута. В нижней части, открытой всем ветрам, он установил рабочий стол, складываясь почти пополам, чтобы усесться на стул, и всегда памятуя о том, что, вставая, не следует сразу распрямляться, чтобы не удариться головой. Здесь он записывал наблюдения, работал с образцами, насаживал на булавки бабочек редких видов, полностью поглощенный своими исследованиями, понимавший, что до него тут не бывал ни один белый. Он даже обедал здесь же, под этим своеобразным навесом, — хотя продуктов было так мало, что он практически голодал. В Бессире и для своих еды было в обрез, не говоря уже о том, чтобы кормить приезжих. Местные жители не брезговали незрелыми фруктами, часто выкапывали корнеплоды еще до того, как те созревали, и использовали в пищу мясистые водоросли, которые Уоллес, хотя сам был еле жив от голода, нашел непригодными для еды — они были слишком солеными и жесткими. Вместо водорослей он собирал и варил молодые побеги папоротников, а иногда ему удавалось полакомиться мясом какаду.

Выравнивание корпуса прау «Альфред Уоллес» с помощью тесел на острове Варбал

Эта скудная диета подорвала его здоровье; он страдал от лихорадки и головной боли — небольшой участок возле правого виска временами немилосердно ныл, доставляя страдания не меньшие, чем самая жуткая зубная боль. Приступы начинались каждое утро сразу же после завтрака и продолжались в течение двух часов. В какой-то момент боль сделалась такой сильной, что ему уже стало казаться, будто он умирает. Он открыл последнюю банку консервированного супа, которую держал на крайний случай, и, по его словам, это спасло ему жизнь. Однако он не желал уезжать отсюда, зная, что это единственный шанс пополнить коллекцию образцами птиц, обитающих в столь удаленных и непосещаемых местах.

Наконец дальнейшее пребывание в Бессире стало невозможным, так как необходимо было с последними восточными муссонами возвращаться назад на «маленькой прау». Уоллесу удалось собрать образцы семидесяти трех видов птиц — не так много, на первый взгляд, но 12 из них не были описаны ранее; кроме того, он увозил с собой 24 отличных чучела красных райских птиц. «Я не жалею о том времени, что провел на этом острове, — заключал он, — хотя мои надежды и ожидания ни в коей мере не оправдались».

Его последний день на Вайгео был ознаменован весьма радостным событием.

Он уже заплатил местным охотникам вперед — раздал топоры, зеркала и бусы в обмен на обещания принести определенное количество птиц, в зависимости от того, сколько каждый из них мог, по собственному мнению, добыть. Большинство охотников принесли свой улов до того, как Уоллесу пришла пора уезжать. Один из них, которому так и не удалось поймать ни одной птицы, честно вернул топор, взятый в качестве предоплаты. Другой охотник, пообещавший поймать шесть птиц, принес всего пять и сразу же побежал обратно в лес — ловить шестую; но ему долго не везло. В последний день, когда Уоллес уже загрузил все пожитки в лодку и был готов отчалить, этот охотник прибежал на пляж с шестой птицей в руках. Уоллес писал: «Он протянул ее мне и с огромным облегчением сказал: „Теперь я тебе ничего не должен“. Это отрадные и довольно неожиданные примеры честности среди дикарей, которым ничего не стоило обмануть меня без какой-либо опасности наказания или преследования».