Натали Гагарина - Брак по-арабски. Моя невероятная жизнь в Египте

В голове крутились картинки. Погибшая от своей безумной любви Карина. Раскаленная жуткой жарой площадь, где в здании джилля томились арестованные мусульмане и мой Алекс. Митингующие родственники в длинных, хлопковых галабиях. Умершая мама Зейнаб, которая не могла сейчас поддержать сына и плакала у моей двери. Эльхам, которая, не задумываясь, бросилась под пули, спасая меня. Слова Алекса, сказанные им четыре года назад о нашем еще не родившемся тогда ребенке: «Он – сын великого Египта!»

Каждая русская – немножко жена декабриста. Ревность, обиды, жалость к себе – все улетучилось из моего сердца. Мой красивый, успешный египтянин, мой любимый муж попал в беду. Я была готова лететь спасать Алекса сию же секунду, не раздумывая.

На следующий день я купила дорогущий билет до Каира и через три дня уже прощалась со всеми друзьями в аэропорте. И опять взлетали над головами мои маленькие египтяне Борис с Амирой, и опять были объятия, слезы и поцелуи.

В Каире нас с детьми встретил Камис на огромном джипе. По дороге он рассказал, что Алекс хотел вылететь за нами сразу же после моего отъезда и забрать нас домой в Александрию. Однако в июне в Каире и Александрии начались массовые аресты и преследование «Братьев-мусульман». Сотни активистов движения сидели в тюрьмах. Практически все лидеры партии находились под следствием. Алекс не хотел меня расстраивать, поэтому ничего не сообщал об этом.

Мы вернулись домой в Александрию. Я медленно обходила комнаты нашей огромной квартиры. Перед глазами всюду, куда бы я ни посмотрела, был мой Алекс. Вот он курит у себя в кабинете. Плещется с детьми в ванной. Режет арбуз на большом мраморном столе. А вот он со мной в постели...

Амира с Борисом, как две борзые, носились по дому, визжа от радости. Они прыгали на своих кроватях, целовали игрушки, подбегали ко мне, с двух сторон обнимая меня. Малыши не могли объяснить своих чувств, но я видела, как они благодарны за возвращение домой.

Тридцатого июля Камис заехал за мной рано утром, после рассветной молитвы муллы. Оставив детей с няней, я поехала в Каир, туда, где проходил процесс над «Братьями-мусульманами».

Мы приехали рано. До начала суда пришлось ждать еще три часа. Я очень волновалась. В старинном здании Государственного Суда было столько народу, что тесно было не только сидеть и стоять, но даже дышать. Камис уверенно протискивался вперед, предъявляя охранникам на входе корочки адвоката. Я шла за ним след в след. На мне были плотные белые джинсы и темно-вишневая, свободная блуза с капюшоном из тончайшего хлопка. Капюшон покрывал голову, скрывая волосы, завязанные в узел. Темные очки в оправе вишневого цвета я надела специально: знала, что буду плакать.

Мы заняли места в первых рядах перед кафедрой судьи. Кругом стояли военные. Офицеры выстроились шеренгой вдоль всего зала.

Когда под конвоем начали вводить подследственных, а их было человек семьдесят, все пространство загудело, как встревоженное осиное гнездо. Офицер, стоящий за кафедрой, громко потребовал тишины. Жужжание притихло, но не улеглось. Всех «братьев» вели в специально отведенное место, огороженное толстыми железными решетками от остального зала. Между мной и входящими «братьями» было метров пять – и несколько военных.

Я искала глазами Алекса и не находила, но сердцем чувствовала, что он должен быть здесь. Я всматривалась в каждого мужчину, но мужа узнать не могла.

Ни одна мусульманка не сделала бы то, что русская. Я встала и ринулась вперед, разрывая жужжащую тишину криком:

– Алекс! Я здесь! Я люблю тебя! Алекс!

Видели бы вы эту сцену! Ко мне навстречу бросился черноволосый бородач – я никогда не видела мужа таким, он брился начисто; но это был он, похудевший, с бешено горящими глазами. На нем были черные брюки и рубашка, которую я узнала бы из тысячи других: сколько раз я отглаживала этот воротничок и манжеты!

Один страж с автоматом наперевес мгновенно загородил дорогу Алексу, а другой преградил путь мне. Я упала на колени между двумя стражниками. В ту же секунду Алекс стоял на коленях передо мной. Наши руки сплелись в крепком объятии, а губы слились в поцелуе. Я не помню, сколько это длилось. Может, минуту, а может, только миг.

Нас растащили по разные стороны. Рядом с Алексом встал стражник, а меня взял за руку Камис.

Семьдесят «братьев» стояли, плотно прижавшись друг к другу, потому что места за решеткой было недостаточно. Руководителей движения, высокообразованных, интеллигентных профессоров, врачей, бизнесменов, преподавателей школ власти держали в клетке, как зверей, и угрожали им автоматами.

Мы с Алексом смотрели друг на друга, не отводя взгляда. Он улыбался мне, но я видела, как слезы вместе с каплями пота текли по его щекам. Я кусала себе губы, чтобы не закричать, но перестать плакать тоже не могла.

Да! Я вернулась именно для этого. Для этой минуты. Чтоб мы оба поняли, как мы нужны друг другу и как сильно мы друг друга любим.

Впервые в жизни я присутствовала на военном суде, на слушании столь серьезного дела, но ничего не понимала. Обвинительное заключение на двести с лишним страниц читали почти час. Я не воспринимала его на слух. Профессиональная арабская речь обвинителей и судей плотно залепила мне уши. Из-за стальной решетки, из клетки, которая отгораживала подсудимых от зала, то и дело раздавалось: «Аллаху Акбар!» От волнения, от жуткой жары и мускусных испарений потных тел я едва не теряла сознание.

В этот день Высший Военный трибунал Египта вынес свой вердикт, обвинив «братьев» в терроризме и антиправительственной деятельности. Шестнадцать активистов оппозиционного движения «Братья-мусульмане» были приговорены к тюремному заключению сроком от трех до пяти лет.

Пять лет! Я не отрываясь, смотрела на Алекса. Он стоял – такой любимый и родной – и в то же время это был другой человек. Таким я его не знала. Было ли мне стыдно, что моего мужа судят за политическое преступление? Нет. Наоборот, я гордилась им. Он вырос в моих глазах. Похудевший, строгий, Алекс казался выше ростом. Широко расправив плечи и гордо подняв голову, он совсем не был похож на осужденного.

В России вот так же судили декабристов, которые пошли против царя. Для меня Алекс был героем.

Но не только для меня. Вся площадь у здания суда была заполнена людьми. Тысячи египтян, членов народного движения «Братья-мусульмане», дружно выкрикивали имена своих лидеров, поддерживая их морально.

Я еле держалась на ногах от жуткой жары и волнения, но не отрывала глаз от Алекса. Я старалась запомнить каждую его черточку, впитать в себя его образ, такой родной, близкий и любимый для меня.