Александра Давид-Неэль - Тайные учения Тибета (сборник)

К моей пещере пристроили (по образцу обители ламы) лачугу, сколоченную из грубо отесанных досок. Горцы в этой местности не умели обращаться с пилой и, по крайней мере в то время, не собирались этому учиться. На расстоянии нескольких сотен метров от пещеры соорудили другую лачугу, состоявшую из отдельной комнаты для Йонгдена и помещения для слуг.

Расширяя пределы своей обители, я руководствовалась не только любовью к комфорту.

Для меня было бы трудно ходить самой за водой и топливом в гору и затем подниматься с тяжелой ношей к пещере. Йонгден недавно окончил школу-интернат и так же мало, как и я, был приспособлен к тяжелому физическому труду. Чтобы не отрываться от занятий, нам необходима была помощь. Предстоящая долгая зимовка требовала больших запасов провизии и защищенного от непогоды места для хранения.

Сейчас эти трудности не показались бы мне такими страшными, но тогда я выступала в роли отшельницы впервые, а мой сын еще не успел приобрести опыт путешественника-исследователя. Дни шли. Наступила зима. Она одела весь ландшафт девственным снежным покровом и, как мы предвидели, закрыла подступы к долинам, ведущим к подножию нашей горы.

Гомштен затворился на долгий срок в своей пещере.

Я сделала то же самое. Моя единственная ежедневная трапеза ставилась за занавеской у входа в мою келью. Мальчик, приносивший еду и затем убиравший пустые блюда, меня не видел и молча удалялся. Такой уклад жизни совпадал с уставом монахов Картезианского ордена, но у нас не было развлечений, доставляемых посещением богослужений.

Как-то в поисках пищи забрел ко мне медведь. После первых проявлений удивления и недоверия он успокоился и стал приходить постоянно и ждать уже привычного угощения.

Наконец в начале апреля один из мальчиков, заметив внизу в прогалине движущуюся точку, закричал: «Человек!» — голосом, каким древние мореплаватели, должно быть, кричали: «Земля!» Блокада была снята. Мы получили письма, написанные в Европе пять месяцев назад.

…В трехстах метрах ниже моей пещеры — сказочный мир цветущих рододендронов. Мглистая гималайская земля. Восхождения на исполинские обнаженные вершины. Долгие переходы по пустынным долинам с вкрапленными в них — как каменья в оправу — небольшими, кристально прозрачными озерами.

Одиночество снова, постоянно. Ум и чувства обостряются в процессе этой жизни, совершенно созерцательной. Жизни беспрерывных наблюдений и размышлений. Не то становишься прозорливой, не то — и это вернее — исцеляешься от прежней слепоты.

Несколько километров к северу за последними вершинами Гималаев, через которые не в силах перевалить гонимые индийскими муссонами тучи, сияет солнце. И над высокими тибетскими плоскогорьями раскинулось синее небо. Но здесь лето холодное, дождливое и очень короткое. Уже с сентября нас окружают непроходимые снега, и снова начинается зимний плен.

Чему я научилась за эти годы уединения? Мне трудно точно определить. А между тем я приобрела много знаний.

В тайны тибетского языка меня посвящали грамматики, словари и — на практике — беседы с гомштеном. Помимо занятий языком, я читала с учителем жития тибетских мистиков. Часто он прерывал чтение, чтобы рассказать о фактах, аналогичных описываемым в книге происшествиям или же пережитых им самим.

Лама рассказывал о людях, которых он когда-то часто посещал, передавал содержание бесед с ними, приводил в качестве примеров их поступки. Вместе с ним я проникала в хижины отшельников, во дворцы богатых лам. Мы с ним путешествовали и встречали на дорогах удивительных людей.

Так я познавала настоящий Тибет, обычаи и мысли населяющих его народов. Драгоценные сведения, не раз выручавшие меня в дальнейшем.

Никогда я не тешила себя мыслью, что мое убежище могло бы стать для меня последней тихой гаванью в жизни. Слишком много мирских интересов боролось с желанием остаться здесь и навсегда сбросить с плеч обременявший меня нелепый груз идей, забот, повседневных обязанностей. Я сознавала, что выработанная во мне личность отшельника была только одной гранью моего существа, эпизодом в жизни путешественницы, самое большее — подготовкой к освобождению в будущем. Часто с сокрушенным сердцем, почти с ужасом смотрела я, как сбегавшая вниз тропинка, ведущая в долину, исчезала в горах. Она вела в мир, лежащий за далекими горными вершинами, к его лихорадочной суете, тревогам, страданиям. И сердце сжималось неизъяснимой болью при мысли, что недалек день, когда придется ступить на нее, возвращаясь в это чистилище.

Кроме других, более важных соображений, невозможность задерживать долее слуг в пустыне тоже заставляла помышлять меня об отъезде. Но прежде, чем снова расстаться с Тибетом, мне хотелось посетить один из его двух главных религиозных центров, расположенных неподалеку от моего убежища, — Шигацзе.

Совсем близко от этого города находится знаменитый монастырь Таши-лунпо, резиденция Великого ламы, именуемого иностранцами Таши-ламой. Тибетцы называют его «Цзанг Петшен Римпоче», т. е. «Драгоценный ученый провинции Цзанг». Его считают аватарой Евнагмеда, мистического «Будды бесконечного света», и одновременно аватарой Субхути, одного из главных учеников исторического Будды. С точки зрения духовной иерархии ранг Таши-ламы равен рангу Далай-ламы, но в этом мире высокой духовной сущности часто приходится уступать первенство преходящему мирскому существу, и фактически власть принадлежит абсолютному монарху Тибета — Далай-ламе.

Я откладывала поездку в Шигацзе до моего окончательного отъезда из Гималаев, так как опасалась ее возможных последствий. Мои предчувствия, впрочем, полностью оправдались.

Покинув свою обитель, мы прежде всего направились в монастырь Чертен Ниима, где уже останавливались на пути в Тибет. Отсюда я уехала в Шигацзе в сопровождении только Йонгдена и одного исполняющего при нас обязанности слуги монаха. Мы все трое ехали верхом и по тибетской моде везли личный багаж в больших кожаных мешках, перекинутых по обе стороны седла. Две небольшие палатки и дорожные припасы были навьючены на мула.

От монастыря до Шигацзе недалеко. Переход можно легко сделать за четыре дня. Но я старалась ехать очень медленно, чтобы получше рассмотреть все по дороге и, главное, «вобрать» в себя умом и всеми чувствами как можно больше Тибета. Наконец-то я проникну в самое сердце его, но, несомненно, никогда уже больше его не увижу.

После моего первого посещения монастыря Чертен Ниима я имела случай познакомиться с одним из сыновей ламы-чародея, насылавшего летающие пироги на непокорную паству, и получила приглашение посетить его, если обстоятельства приведут нас в их края.