Тим Северин - Экспедиция «Уллис»

Цирцея объяснила Улиссу, что идя от ее обители на юг, ему предстоит выбирать между двумя маршрутами в обход Лефкаса. Либо идти в открытом море вдоль западного берега острова — тогда на его пути будет Сесола, в точности похожий на «бродящие утесы» из мифа о Ясоне и аргонавтах. Либо следовать через извилистый узкий пролив между Лефкасом и материком; теперь этот пролив сильно заилен, но на старой карте Адмиралтейства обозначен достаточно четко. Именно в этом проливе, который местами сужается до пятидесяти метров, нам надлежало искать недостающие части мозаики — Сциллу и Харибду. Вся картина представлялась мне теперь настолько отчетливо, что я не сомневался в успехе.

Словно в подтверждение этой догадки, мой взор привлекло название крутого холма у восточного берега пролива. На карте было написано «Маунт-Ламия».

— Костас, — обратился я к нашему греку, — что означает слово «Ламия»?

— Ламия? Ну как же. — Он помолчал, собираясь с мыслями. — Ламия — это такое чудовище из древней мифологии. С длинной шеей. Оно пожирало детей и пользовалось очень дурной славой. Даже теперь, когда две женщины поссорятся и одна из них хочет уязвить другую тем, что у той-де мерзкий голос и противная внешность, она может крикнуть ей: «Ламия»!

В разговор вступил болгарин Теодор.

— У нас во фракийской мифологии тоже есть чудовище по имени Ламия, вероятно, заимствованное из греческих легенд. У нашей Ламии тоже длинная шея, как у дракона, и она сражается с героем.

Я ликовал.

— Что и требовалось доказать! Мы ищем узкий пролив, на одном берегу которого живет Сцилла, хватающее людей чудовище с шестью длинными шеями, и что же мы находим здесь, возле узкого пролива, отделяющего Лефкас от материка? Крутой холм, названный по имени древнего длинношеего чудовища, пожирающего людей. Чем не Сцилла? Пойдем туда и проверим!

Слушая, как я объясняю, что наставления Цирцеи Улиссу можно истолковать как описание двух путей в обход Лефкаса — либо с запада в открытом море, либо вдоль узкого пролива, через мое плечо глядел на карту Кевин Флеминг — фотограф, прикомандированный к нам американским журналом «Нэшнл джиографик». И когда я подчеркнул, что всякий может убедиться: вот они, названия из мифов, — он посмотрел на меня и заметил:

— Но это ведь так очевидно. Ты уверен, что никто раньше не обратил на это внимания?

— Похоже, что не обратили, — ответил я. — Подчас люди не замечают самых явных вещей именно потому, что они так очевидны.

И ведь мы как раз затем и пришли сюда на «Арго», сказал я себе. Прежние комментаторы слишком углубились в свои ученые изыскания, чтобы видеть лежащее на поверхности. С палубы галеры бронзового века открывалась куда более реалистичная перспектива.

Когда идешь на юг по пути, которым должен был следовать Улисс после Эи и Ахерона, на горизонте вскоре возникает высокий северный берег Лефкаса. Кажется, прямо из моря вздымаются вверх крутые скалы. Но когда до острова остается около одной мили, мореплаватель видит, что ошибался. Скалы отступают, отделенные от воды смутно различимой, чуть выступающей над уровнем моря береговой полосой. Ошибка неопасная, потому что глубина уменьшается постепенно, времени, чтобы изменять курс, предостаточно, а мелко сидящая галера и вовсе может спокойно проходить довольно близко от диковатого, пустынного берега с низкими дюнами и редкими кучками истерзанных ветром деревьев. За узкой полосой дюн словно бы продолжается мутно-серая морская гладь — там находится зажатая между дюнами и собственно островом мелкая лагуна. Торчащие из воды шесты обозначают местоположение рыболовных снастей; порой можно видеть, как рыбак в похожей на стручок плоскодонке пересекает лагуну, собирая улов. Кажется, перед вами не мелководный залив, а болото, и во время утреннего штиля в лагуне бродят птицы, квакают лягушки, пугают внезапным всплеском выпрыгивающие из загустевшей воды рыбы. Но во второй половине дня летом с запада, со стороны Ионического моря налетает свежий ветер. Он заставляет синюю морскую гладь курчавиться белыми барашками, гонит волны на низкий песчаный мыс и разрисовывает поверхность лагуны причудливыми узорами, заставляя утлые рыбацкие челны спешить в укрытие. Ветер этот отличается такой регулярностью и силой, что единственные постройки на мысу — ветряные мельницы, все еще противостоящие напору бриза, хотя крылья их давно сломаны и механизм заржавел. Картина, усугубляющая чувство запустения.

Виндмилл-Рок — так гидрографы прошлого века назвали единственное незначительное препятствие для судоходства, отмель в десяти метрах перед мысом. Сам же мыс на карте поименован греческим словом Ирапетра; в переводе — «Поворотная скала». Вероятно, гидрографы услышали это название от местных жителей, чьи современные потомки объясняют, что люди, идущие с Лефкаса на материк, круто поворачивали перед мысом. Однако, чтобы попасть на материк, вовсе не требовалось выбирать такой окольный путь; даже во времена турецкого владычества пролив можно было пересечь напрямик по гати. Так что, скорее всего, название «Поворотная скала» — древнего происхождения, и дали его мысу моряки. В этом месте мореплаватель, следующий вдоль побережья, должен был решать — огибать ли Лефкас по морю с запада, или входить в разделяющий остров и материк узкий пролив. В обоих случаях надлежало изменить курс, так что мыс оправдывал свое имя. В описании Цирцеи луг сирен помещался недалеко от того места, где Улиссу надо было выбирать один из двух путей; исходя из этого, я заключил, что на роль обители сладкоголосых чародеек лучше всего подходит низкий песчаный берег Ирапетры.

Цирцея научила Улисса, как насладиться чарующими голосами и в то же время избежать смертельной опасности. Чтобы «свой слух без вреда удовольствовать», ему следовало залепить воском уши товарищей, велев прочно привязать его самого к мачте. Тогда гребцы спокойно проведут корабль мимо опасного места, и сколько бы Улисс ни жаждал присоединиться к сиренам, узы его не пустят, так что он и его люди не окончат свою жизнь на берегу, где «человечьих белеет много костей, и разбросаны тлеющих кож… лохмотья».

На карте адмиралтейства у крайней оконечности мыса Ирапетра обозначены «Три кургана». Три древних могильных холма! Нужно ли что-нибудь еще, чтобы опознать луг, где «человечьих белеет много костей»? Существует ли более подходящее место для привязки мифа о сиренах? И все же я боялся поверить, что загадка решена.

Причины для сомнения не заставили себя ждать. Медленно огибая мыс Ирапетра (глубина в этом месте не превышала полутора метров), я тщетно высматривал на причудливых извивах берега древние могильные холмы. Уничтожены эрозией? Занесены песком? Или они вообще были плодом воображения гидрографов? Последнее маловероятно, ведь речь шла о людях, служивших под началом капитана Спрэта. Высадившись на берег, я все-таки нашел если не курганы, то нечто похожее на их остатки. В том самом месте, которое указано на карте, моим глазам предстали два достаточно приметных, невысоких песчаных бугра шириной около восьми метров, со сглаженной кем-то макушкой. То ли здесь потрудились археологи, то ли кто-то запасался песком. Третий холмик пострадал еще больше, и очертания его напоминали скорее прямоугольник, чем круг. Это меня озадачило. Действительно ли передо мной «могильные холмы», как утверждала карта прошлого века, или же гидрографы посчитали курганами фундаменты разрушенных ветряных мельниц? Но от мельниц должны были остаться какие-то следы, к тому же расстояние между двумя холмиками было слишком мало, учитывая размах мельничных крыльев. Как бы то ни было, изучая впоследствии данные об археологических раскопках на Лефкасе, я не нашел упоминаний о трех «могильных холмах». Да и местные жители упорно твердили, что им ничего не известно о каких-либо древних захоронениях в этом месте. Дескать, единственный памятник прошлого на мысу — бывшая артиллерийская позиция. Однако этот вариант отпадал сразу. Гидрографы британских ВМС в прошлом веке умели отличать артиллерийскую позицию от кургана.