Марк Пуссе - По Беломорью

Пока Анатолий бродил вокруг озера с удочкой, спугнул из травы и камышей несколько уток и гуся. Им теперь здесь раздолье, так как на всех островах Соловецкого архипелага охота запрещена.

Весь следующий день путешествовали по острову. Четыре километра к горе Голгофа шли лесной дорогой. По пути миновали три живописных озера — в них тоже хорошо ловится окунь. На Голгофе дорога затерялась. Ориентируясь по компасу, шли тропами к губе Кириллова. В течение получаса продирались чащобой, лезли через крутые холмы. Посветлело, началось редколесье с приятным светло-зеленым ягельным полом. Подошли к избе, что на западном берегу губы. Как я и ожидал, здесь находились приехавшие на Соловки пароходом мой товарищ Иван Коньков и его спутники. После дружеской встречи нас тут же пригласили к «столу». Иван рассказал о рыбалке на озере Капольском, оно в нескольких километрах от избы, где, кроме обычных для Соловков окуней, ловятся и крупные сороги.

Снабдив на прощание канистрой бензина (мы уже израсходовали 80 литров) и хлебом, друзья перебросили нас на своей моторке обратно к Анзерскому скиту. На следующий день на отливе мы переправились через Анзерскую салму и, огибая Соловецкий остров с севера, поплыли к Кремлю. Несмотря на то, что шторм кончился, еще сильно волнило, и Анатолию — он ведет лодку — приходится быть начеку: как бы не захлестнуло. Пересекая открытую с севера губу Сосновая, наблюдали нелетные еще выводки гаги, уходящие от нас вплавь и нырками.

Обедали на мысе Перечь-Наволок. Хозяин избы и его жена — сборщики анфельции.

— Избу эту, — рассказывал хозяин, — я построил вот уже семь лет назад. С весны и до ледостава собираем здесь с женой анфельцию. Драгировать ее разрешают только после цветения, то есть после 10 июля. Делаем это в тихие солнечные дни, когда хорошо видно дно… Ловится здесь в августе — сентябре дрифтерными сетями очень вкусная и жирная соловецкая селедка, но угостить ею вас, к сожалению, не могу: сейчас ее нет.

Ночевали в кутовой части губы Белужья, в избе, что метрах в двухстах вверх по впадающей в губу речке. Порыбачили на озере Волчье и, несмотря на легкий дождик, опять наловили и сорог, и окуней. Мы сделали вывод, что уха на Соловках всегда гарантирована.

Восьмого августа продолжили плавание к Соловецкому заливу. В его глубине расположен Кремль — туристский «магнит», всесоюзного значения. Только стали поворачивать в залив, увидели белоснежный теплоход «Татария», совершающий свой плановый туристский круиз. Оказалось, что присутствие этого лайнера влияет и на наши планы. Стоящий у причала маленький теплоходик «Балтиец» был задержан для связи «Татарии» с берегом. Сегодня вечером «Балтиец» должен был возвратиться в Онегу. Тут же договорились с капитаном и с помощью туристов подняли на полубак теплохода нашу «дюральку» и снаряжение. Ночью при хорошей погоде уплыли в Онегу…

Во время прежних походов по Онежскому полуострову мы неоднократно бывали в районе сел Покровское, Тамица, Кянда и сейчас, миновав их, разбили первый лагерь у Пурнемы, где сразу же занялись ловлей камбалы на продольники. В Пурнеме — сельсовет и правление рыбколхоза «40 лет Октября». Бригады этого колхоза ведут лов в губах Кяндской, Нижмозерской и Ухте. У Тамицы и Покровского ловят селедку: в море — неводами, подо льдом — рюжами. Хорошо ловится в губах и навага. В ноябре — декабре здесь происходит ее преднерестовое скопление. В феврале — марте здесь же ловят отнерестившуюся, «голодную» навагу. Кроме рюж, распространена и ловля удочками на завязанного узлом морского червя. Заглотнувшую такой «узелок» навагу быстро выдергивают на лед.

Поморы рассказывали, что в годы, когда подходит навага, на подледном лове можно неплохо заработать. Поэтому к такому промыслу готовятся загодя. Летом и осенью копают и сушат морских червей. На одного червяка ловят до тридцати наваг.

До недавнего времени колхоз имел рыбачий стан на Пурасозере, в котором ловятся лещи до четырех килограммов весом. Теперь стан заброшен, но оставшимися на озере четырьмя лодками пользуются рыбаки-любители.

На Онежском берегу после штормов с запада улучшается лов рыбы. Со второй половины августа из глубины лесов на взморье выходят медведи — вдруг повезет на труп морского зайца? И нередко рыбаки наблюдают медведя или медведицу с медвежатами то у речки Вейга, то за Лямцей.

Уже подплывая к Лямце, мы почувствовали — надвигается непогодь. Солнце давно запуталось в рваном облаке, с севера нависала огромная темная туча. Пугающее затишье разорвал первый порыв ветра. Только заскочили в устье, начался дождь…

Речка Лямца вытекает из Лямицкого озера. Течение умеренное. Ниже Каменного ручья — это километров двадцать от устья — немало каменистых перекатов.

В устье реки — поселок того же названия. В нем есть необычный памятник. Металлический крест, окруженный горкой скрепленных винтами чугунных ядер. Старославянскую надпись, сделанную на нем, мы не поняли. Но местные жители расшифровали: «В честь отражения английского парохода Фрегат крестьянам селения Лямцы. Июнь 1876 года».

Поселок Лямца. Памятник. Фото М. Пуссе.

Во время безуспешной осады в 1854 году Соловецкого монастыря англичане пытались пополнить в поселке на побережье Онежского полуострова запасы мяса. Крестьяне, вооружившись кремневками, оказали грабителям сопротивление. Фрегат ответил бомбардировкой поселка и сжег церквушку, поселок же Пушлахту спалил совсем.

…А давление все падало и падало. Опасаясь приближающегося шторма, мы сделали попытку прорваться к речке Палова, где можно было порыбачить. Но вскоре поняли — до цели не добраться. Волнение так быстро усиливалось, что пришлось повернуть обратно к берегу. Мы пристали напротив избушки, где оказалось трое сборщиков анфельции. Встретили нас очень гостеприимно, предложили ухи. За разговорами прошел вечер.

— Вся наша жизнь и работа связана с морем, — делился А. Е. Пунонцев. — Я, например, начинал с «зуйка» — юнги на норвежской шхуне. Подходили они в двадцать восьмом — двадцать девятом годах к Лямце для найма рыбачьих артелей из поморов. Наживлял я мойву на ярусы. Треска на нее хорошо берет. Рыбачили мы тогда вдоль Мурманского берега. По окончании лова шхуна подходила к поселку, и меня возвращали отцу вместе с заработком…

Старший из сборщиков Ф. П. Нестеров — тоже потомственный помор, всю жизнь проработавший на Онежском берегу, рассказывал нам о сборе анфельции:

— Собираю за сезон около тонны анфельции. Из пяти килограммов сырой после сушки получается один. За килограмм сухой и вытеребленной нам платят по 26 копеек… Но брошу, наверное, собирать. Глаза от анфельции очень болят и руки чешутся. Приезжал тут инструктор, жаловались мы. Обещал очки специальные прислать и лекарство и исчез. А если бросим мы, старики и старухи, ее собирать, кто этим займется? Молодежь уходит в крупные колхозы, на сейнеры, в город. Пропадает весь наш поморский опыт…