Александр Сорочинский - В таёжных дебрях Подкаменной Тунгуски

Благодаря молодости и здоровью Миша выжил, но на его теле остались страшные уродливые шрамы и рубцы. Купаться он отходил в сторону от людей. Эта история сделала его ещё более сварливым, хотя и без того общаться с ним никто не стремился. Друзей у Миши в экспедиции не было, да и не могло быть, но свои обязанности начальника отряда он выполнял добросовестно, поэтому, несмотря на это серьёзное происшествие, его всё-таки утвердили в занимаемой должности.

Коля, Саша и Миша вместе устроились на работу в эту экспедицию, и приехали на Подкаменную Тунгуску уже в третий раз. Гагарина и Плетнёва руководство института утвердило в должности начальника отряда, а Проскурин оставался только – исполняющим обязанности. Коля, как большинство невысоких мужчин, был болезненно самолюбивым человеком, и тяжело переживал создавшееся положение. Он изо всех сил старался доказать руководству, что не хуже своих товарищей и тоже достоин утверждения в фактически занимаемой должности. Однако такое решение руководства института добавило неуверенности и нервозности в его руководящую деятельность, и вопрос со снятием приставки «и/о», продолжал оставаться открытым. Он мог вспыхнуть по любому, зачастую незначительному поводу, срывался с внутренних тормозов и запросто мог наговорить кому угодно (включая начальство всех уровней) и чего угодно (правда, без мата и личных оскорблений). Эти особенности его характера: вспыльчивость, несдержанность и некоторая грубость, – никак не способствовали снятию надоевшей приставки «и/о».

Коля ошеломил нас простым вопросом: «Пива привезли?». Я ответил за всех: «Откуда мы могли знать, что сюда нужно было брать пиво? Попросил бы через кого-нибудь – привезли бы. В вертолёт закинуть ящик другой нам было бы не трудно». «Неужели нельзя было догадаться самим, что здесь сколько угодно рыбы, и пиво было бы лучшим подарком! А я так ждал, надеялся». Николай даже покраснел от досады и возмущения. Мои оправдания он не слушал. Мне стало жаль Колю с его сильным и таким невинным желанием, и рухнувшими надеждами на его исполнение.

Однако резкий наступательный тон его пламенной речи задел и вызвал ответную агрессию. Я холодно заметил: «Мы не нанимались возить сюда пиво для утоления жажды сотрудников экспедиции, а приехали на полевые работы геологами, нравится это кому-то или нет». Проскурин немного остыл, грустно посмотрел на меня: «А ну вас. С вами каши не сваришь. Лена, ну ты-то знала, почему не взяла?». Его жена мгновенно вспыхнула: «Может быть, мне улететь назад на этом же вертолёте, раз я не привезла тебе пива!». Коля, наконец, понял, что пива ему всё равно не видать, а продолжение беседы окончательно поссорит его не только со студентами-практикантами, но и с собственной женой. Он тяжело вздохнул, сказал Лене: «Ладно, пойдём в наш дом», и с разгневанной таким неласковым приёмом женой, немного сгорбившись, пошёл впереди Лены к фактории.

Геологи экспедиции с большим интересом наблюдали это небольшое быстротечное, но эмоциональное представление. Был заметен неподдельный интерес на их лицах не зря пришли сюда! Коле ещё предстояло ответное пламенное приветствие жены, возможно даже с рукоприкладством, но это должно было произойти уже без свидетелей. А мы, закончив разгрузку вертолёта, пошли устраиваться в один из домов на временное жительство.

К нашему приезду была истоплена русская баня, арендуемая на полевой сезон у местного жителя. Это было приветственным, дружественным жестом по отношению к нам. Сначала я думал, что это сделано в честь прибытия сына начальника экспедиции – Пашки. Однако позже увидел, что такое же уважение оказывалось всем прилетающим и приплывающим гостям, тем более что бывало это не так уж и часто.

Мы с Пашей и Борисом Константиновичем пошли первыми, потому что парились, а вторым заходом – вновь прибывшие девушки, которым пар был не нужен. После длинных утомительных перелётов и ожиданий очередного «железного крылатого коня» мы ощутили физическое удовольствие от посещения баньки и от души отхлестали друг друга свежими ошпаренными берёзовыми вениками. При выходе на улицу голова закружилась от чистого свежего воздуха, насыщенного хвойными ароматами и смесью каких-то приятных незнакомых запахов, особенно хорошо осязаемых после посещения парной.

Уже смеркалось, и тайга выглядела тёмной, величественной и загадочной. Заходить в неё, даже недалеко, не хотелось – а вдруг встретишь медведя, или нападёт рысь или даже крайне агрессивная к человеку росомаха?! Наутро она смотрелась уже проще: стало видно, что деревья не такие и большие, что кое-где проглядывает валежник, и общий вид её довольно однообразный не только с высоты вертолёта, но и с земли. Стало понятно, что в ночной тайге скорее можно было просто сломать себе ногу или свернуть шею, чем встретить хищного зверя.

Как позже выяснилось, зверь чаще всего вступает в схватку с человеком, защищаясь от него, и только в очень редких случаях, при крайней необходимости: раненый, больной, смертельно голодный, разъярённый другим человеком, испуганный – может напасть сам. Самый агрессивный безжалостный и опасный хищник в тайге (да, наверное, и на всей нашей планете) для всего живого, в том числе и для человека – это двуногий зверь, «царь природы» – человек. Все байки о кровавых схватках с дикими таёжными зверями, умалчивают об этом, пытаясь выгородить временных посетителей и местных жителей тайги. Тем более, что и рассказываются эти таёжные были, самими участниками.

Однако неказистый вид утренней тайги нисколько не умалил её значимости для меня, а скорее наоборот – добавил желания лучше узнать все её хорошие и плохие стороны. Ведь среди этой непролазной серовато-зелёной чащи и происходили все известные мне таёжные истории, это и была территория своих законов и своеобразных взаимоотношений между: людьми, человеком и зверем, человеком и природой, зверьми. Я был полон желания узнать об этом всё, что возможно за отпущенный мне короткий срок полевого сезона.

Фактория – то же самое, что деревня в России, или хутор – на юге России. Она может быть размером с хорошее село, состоять из нескольких десятков частных домов, но вполне может быть и из двух-трёх изб. Фактория Ошарово была базой нашей экспедиции. В ней насчитывалось около двухсот жителей, по местным меркам – это было много.

Отсюда планировалось наше передвижение на лодках по течению реки в сторону Енисея, к фактории Куюмба, которая должна была стать конечной точкой экспедиции в этом сезоне. Наша полевая часть экспедиции состояла из одной геологической партии, разделённой на три самостоятельных полевых отряда. Они работали автономно, независимо друг от друга на разных участках реки. В состав экспедиции входили также отдельные группы вспомогательных инженерно-геологических служб: лаборанток и камеральщиц, а также две поварихи, два курьера и, конечно, самый важный человек, не считая начальника экспедиции – завхоз.