Тим Северин - Дорогами Чингисхана

Старуха со своей семьей не ушла в горы, как нам говорили в Ценгеле. Возможно, она была слишком слаба, чтобы предпринять путешествие по горным кручам, поэтому поселилась в зимнем доме, возле города. Прежде чем уехать, я спросил Магзу, почему Долина Призраков так называется. С тем же спокойствием он ответил, что долина так называется потому, что если в определенное время посмотреть на нее сверху, она кажется озером, по которому бегут волны.

Мы поблагодарили Магзу и отправились вниз по склону, как вдруг нас остановила стайка детишек, прибежавших от казахских юрт. Пожалуйста, нельзя ли на минутку остановиться? Их родители никогда не видели европейцев и хотели бы знать, как те выглядят. Толпа взрослых казахов вышла из юрт и, окружив джип, разглядывала нас. Док фыркнул: «Они очень разочарованы. Говорят, что вы выглядите в точности как русские».

Во времена Чингисхана шаманы обладали огромной властью и пользовались всеобщим уважением. Помимо того, что они служили посредниками между простыми монголами и 99 великими духами, управляющими небесами, шаманы почитались за прорицателей и даже были политическими советниками. Самый амбициозный из них, главный шаман по имени Теб-Тенгри, забрал такую силу, что Чингисхан увидел в нем соперника и подстроил его убийство. Теб-Тенгри обманули, трое силачей сломали ему хребет. Затем его тело положили в маленьком гыре, закрыли дверь и караулили у входа. Через три ночи, согласно «Сокровенному сказанию монголов», тело и дух Теб-Тенгри вылетели из гыра через дымоход. Когда двери открыли, тела внутри не было, и это еще одно доказательство того, что даже мертвый шаман способен летать, подниматься в вечное голубое небо и беседовать с богами.

Когда мне рассказали эту красочную историю, я подумал, на самом ли деле я хочу найти Самгу? А вдруг она окажется обманщицей и жестоко разочарует меня, наивного, мечтающего отыскать настоящую шаманку в современной Монголии? Может, не стоит рушить красивую легенду?

Наш первый визит к Самге увеличил мои сомнения. Мы нашли ее пристанище в виде четырех скромных юрт неподалеку от Ценгела. В дверях одной из юрт показался тридцатилетний, изящно одетый тувинец и сказал, что сожалеет, но Самга нездорова и не может нас принять. Этим утром к ней приходили советоваться посетители. Сейчас она отдыхает от трудов. «Самга — моя бабушка, — прямо сказал молодой человек. — Сейчас у нее тяжелое похмелье. Люди принесли ей в подарок архи, а она любит выпить, иногда пьет до двух литров в день. Это помогает ей работать. Обычно, чтобы восстановиться, ей требуется целый день. Хорошо бы вы пришли завтра. Я скажу бабушке, что вы придете, и постараюсь, чтобы к вашему приходу все было готово».

Конечно, пьянство Самги вполне объяснимо. Шаманы всегда использовали стимуляторы и одурманивающие средства, чтобы войти в транс. Они поедали галлюциногенные растения, вдыхали их дым, подвергали себя воздействию жары или холода, изнуряли себя голодом, пили спиртное. Еще они многократно твердили заклинания и выбивали ритмы на барабанах и бубнах, вводя себя в гипнотическое состояние.

На следующее утро мы вернулись к гыру шаманки, по-прежнему зная о ней лишь то, что она очень стара и подвержена зеленому змию. Выдался один из тех ясных дней, когда на небе ни облачка и голубой небосвод кажется вымытым, а горы на далеком горизонте едва заметны. Шаманские гыры выглядели вполне обыкновенно. Войлочные шатры стояли на голой земле, где-то на миле от границы города, на небольшом возвышении, откуда открывался вид на Ценгел. В этом месте речка протекала мимо рощицы высоких деревьев, придававших голому степному пейзажу непривычные темно-зеленые тона. За самым маленьким из гыров находился овечий загончик, но он пустовал, вообще никого не было видно, кроме двух малышей и одной вполне обыденного вида женщины в лиловом дээле, чистившей большой котел. Я взглянул на нее, подумал было, что это и есть знаменитая шаманка, но тут же оставил эту мысль. Она выглядела не слишком старой и слишком повседневной, если угодно, поглощенной мирскими заботами. Она беззубо улыбнулась мне в ответ, медленно распрямилась и захромала в маленький невзрачный гыр.

Док разыскал давешнего внука, который теперь был одет в разноцветный национальный тувинский костюм. Оказывается, он работал учителем в высшей школе, где учат тувинский и русский языки. Если мы хотим взять интервью у его бабушки, он с радостью станет нашим переводчиком, потому что она говорит только по-тувински и не знает ни монгольского, ни казахского. Его предложение было тем более ценно, что он был человеком образованным, а мне хотелось, чтобы мои вопросы переводили как следует. Я совершенно не ожидал, что все окажется настолько обыденно. Не было никакого ощущения чуда или колдовства. Просто Самга была шаманкой, все признавали этот факт, а мы пришли ее проведать.

И все же я колебался. Слишком необычно задавать вопросы старухе, которой, возможно, манипулирует ее семейство. И еще я боялся, что мое любопытство сочтут за навязчивость, а если я буду настроен скептически, то меня воспримут в штыки. Мое беспокойство росло по мере того, как я видел, как гордится семья своей Старухой. Я уже почти отказался от попытки взять интервью в этой убогой палатке, где таинственности не больше, чем в свидании на углу. Но многочисленное семейство Самги показалось из гыров. Там была ее беременная дочь, пара внучатых племянников и стайка хихикающих ребятишек. Большинство потрудились надеть народные костюмы, как на праздник. Нам, очевидно, были рады. Нас живо проводили к маленькому гыру, мы вошли и обнаружили, что женщина, чистившая котел, была и в самом деле Самгой. Она сидела на кровати, сложив руки на коленях, и выжидательно смотрела на нас. В это время дети рассаживались кружком вдоль стенок гыра. Они глазели на нас с любопытством. Очевидно, в этих краях бледнолицые чужаки были большей диковинкой, чем их бабка-колдунья.

Самга оказалась достаточно древней, хотя и не выглядела на свои 86 лет. Она сутулилась, лицо бороздили глубокие морщины, в широком рту оставался один последний зуб, торчавший сверху, как клык у ведьмы из детских сказок. Ряд пустых бутылок из-под архи в дешевом буфете свидетельствовал о пьянстве. Были и еще кое-какие признаки того, что она выпивает лишнего. Глаза ее слезились, руки тряслись, она постоянно брала большие понюшки табака из синего кисета. Понятно, что, рассказав о нашем желании встретиться с нею, семья постаралась ее протрезвить и дождалась, пока пройдет похмелье. Старуха оказалась вдобавок тугой на ухо, и внук занял место на полу, возле ее колен, и стал громко кричать, переводя наши вопросы. В таких условиях заниматься обманом было бы просто неудобно, и когда Самга заговорила, глядя на меня насмешливо, почти весело, я почувствовал, как мои опасения рассеиваются.