Тим Северин - Дорогами Чингисхана

«Целый месяц сряду, без отдыха, идет монгол в самую глубокую зиму с караваном верблюдов, нагруженных чаем. День в день стоят 30-градусные морозы при постоянных северо-западных ветрах, еще более увеличивающих стужу и делающих ее нестерпимой. А между тем номад, следуя из Калгана в Кяхту, постоянно имеет ветер навстречу и по 15 часов в сутки сидит, не слезая со своего верблюда. Нужно быть действительно железным человеком, чтобы вынести такой переход; монгол же делает в продолжение зимы взад и вперед четыре конца, которые в общей сложности составляют 5000 верст» [4] Здесь и далее цитируется по изданию: Н. Пржевальский. Монголия и страна тангутов. Первое путешествие в Центральной Азии 1870–1873 гг. — Примеч. ред. .

По воле Чингисхана пастухи, выращивавшие верблюдов, обеспечили снабжение средневековой монгольской армии.

За юртой верблюжатников взгляду предстал поразительный контраст. Еще мили четыре продолжалась равнинная Гоби, а дальше стеной стояли горы. Предгорья как такового не было — лишь небольшие участки глубоко выветренных склонов, а затем — голые скалы. Дальше поверхность резко вздымалась, и высокая стена простиралась налево и направо, до самого горизонта. Это была северная сторона расположенной в Гоби части Алтая — лишь малый участок цепи, протянувшейся на тысячу миль. С другой стороны гор лежит Китай. Мне, стоявшему в пустыне, на бархане, среди крикливых верблюдов, было странно, подняв взгляд, увидеть на главном гребне ближайшей горной цепи белую полосу — вечные снега. Этот контраст подчеркивала линия барханов, восемью полумесяцами лежавшая у подножия каменной стены. В вечерних лучах солнца они сияли ярко-желтым. Вдалеке, на юго-востоке, сотни таких же песчаных холмов сливались в песчаное море; высота их гребней достигает 250 футов (75 метров). Когда в барханах дует сильный ветер, пески движутся и издают стоны, складывающиеся в мелодии. Марко Поло полагал, что это завывают демоны, желающие заманить караваны на верную смерть.

Уже само сочетание гор, пустыни и снегов поражало воображение, но еще удивительнее было видеть возле барханов сверкающие воды озера. Это оказался мираж. Свет отражался от засохшего соленого ила, твердого, как цемент; сетка трещин покрывала его огромную белую поверхность, напоминавшую из-за этого тротуар, выложенный плиткой самых безумных форм. Тридцать пять Лет назад здесь действительно плескалось озеро, были рыбы, чайки и заросли тростника. После сезона дождей оно простиралось от подножия гор на десять миль. А потом случилось землетрясение. Местные жители говорили, что, должно быть, треснула земная кора, потому что вода ушла вниз, и в пустыне остались умирать рыбы. Мне вспомнилась история о первой американской экспедиции, занимавшейся в Гоби научными исследованиями в 1920-е годы. Вечером они разбили лагерь на берегу одного из мелких озер. Ночью ветер, собиравший воду на одном краю озера, изменил направление и согнал воду, подув с другой стороны, так быстро, что сотни и сотни серебристых рыбешек остались лежать на влажной почве. В лунном свете исследователи увидели, как рыбы бьются в предсмертных муках. Обреченный на гибель косяк хлопал хвостами, и звук этот напоминал негромкие аплодисменты.

Хотя в течение последних ста лет Западу приходилось довольствоваться довольно искаженными представлениями о Монголии, эти неполные знания все равно были хоть чем-то, если сравнить со временами Чингисхана, когда Запад пребывал в полном неведении до того самого времени, когда из Европы в степь отправились первые путешественники, например Карпини. В Европе никто даже и не слышал о Монголии и не имел представления о ее жителях до того самого момента, когда на западные страны обрушились передовые отряды конного войска Чингисхана. Откуда появились эти свирепые всадники, было настоящей загадкой. Утверждали даже, что они, будто исчезающее под землей озеро — только наоборот, — явились из самого ада, проскакав верхом через трещину в земной поверхности. Европе пришлось иметь дело далеко не с бездарными дикарями. Первое вторжение возглавил Субудай, простой человек из монгольского племени, ставший большим военачальником, — именно ему Чингисхан поручил глубокую разведку. Военный историк Лидцел Гарт полагал, что по стратегическим способностям с полководцем монгольского племени и его повелителем мог сравниться лишь Наполеон. Отряды Субудая два года сражались вдали от своей страны без поддержки, обогнули Каспийское море, совершив переход в 5000 миль, разгромили двадцать государств, одержав при этом победу и над войском, собранном русскими князьями, а затем организованно отступили столь же загадочно, как и появились, оставив за собой мрачные легенды о монгольской орде. Потрясенные европейцы, пережившие вторжение, рассказывали, что монголы — каннибалы, едят сырое мясо и ездят на гигантских конях.

Спустя почти восемь столетий страхи развеялись не до конца. При упоминании монголов или Монголии первыми ассоциациями могут быть «желтая угроза» — вторжение жестоких варваров; кто-то вспомнит и о монголизме, как называют иногда болезнь Дауна (врожденное заболевание, связанное, как теперь известно, с присутствием лишней хромосомы, приводящее к нарушениям в развитии). Неудивительно и то, что врач викторианской эпохи, впервые идентифицировавший это отклонение, назвал его так именно потому, что больные напоминали ему карикатурное изображение монгольского лица.

Эти опасения не особенно развеялись и после того, как в конце XIX и начале XX века в Монголии побывали немногочисленные западные путешественники. В целом они описывали монголов как народ вырождающийся и грязный. Авторы ужасались чудовищной запущенности и нищете, апатичности жителей, а также огромному количеству жрецов (лам), бродящих по стране, попрошайничающих и распространяющих сифилис, в результате чего заражено 90 процентов населения. Иностранные путешественники утверждали, что монголы неспособны усердно трудиться. Пржевальский, по фамилии которого названа дикая лошадь, напрямую заявлял, что «наиболее поразительной чертой их характера является леность».

Вся их жизнь проходит в праздности, что вполне соответствует их пастушеским занятиям. Заботиться им приходится лишь о своей скотине, и даже этим они не особенно утруждаются. Кони и верблюды пасутся в степи без всякого присмотра, и летом их требуется лишь напоить из ближайшего колодца. За стадами овец и другой скотины ухаживают женщины и дети. Богатые нанимают пастухов из числа нищих бездомных бродяг. Доить коров, сбивать масло, готовить еду и выполнять остальную работу по дому приходится женщинам. Мужчины, как правило, ничем не заняты и лишь скачут верхом от юрты к юрте [как называют здесь войлочные палатки], пьют чай или кумыс и болтают с соседями.