Тим Северин - По следам Марко Поло

Бродя по извилистым переулкам базара, я очень скоро почувствовал, что что-то не так. Этот базар чем-то отличался от базаров Турции и Ирана, и я некоторое время не мог понять, чем именно. Потом я внезапно осознал, что не был центром внимания. На этот раз толпа не останавливалась, чтобы поглазеть с праздным любопытством на странного чужеземца. Афганцы не проявляли заметного интереса, не толкали меня и не хлопали одобрительно по плечу. На гератском рынке встречные бросали на меня один-единственный взгляд и после с достоинством проходили мимо. После месяцев утомительного внимания, которое выказывали мне толпы местных жителей, это казалось отчасти необыкновенным.

Было странно сидеть в местной чайхане, в которой воздух сильно пах гашишем, и видеть кругом безразличных людей. В гостинице, в которой находилась чайхана, присутствие путешествующего иностранца прошло незамеченным, и жизнь шла своим чередом. Еще оставалось время для приготовления ужина для постояльцев, и повар резал овцу — из породы тех знаменитых курдючных афганских овец, о которых Марко писал, что они «велики, как ослы, и у них курдюки такие толстые и пухлые, что весят, верно, добрых тридцать фунтов. Это прекрасные, чрезвычайно откормленные животные, и их мясо очень вкусно». Курдюки, свисавшие с зада овец, казались, разумеется, странными европейскому глазу и напоминали средневековые басни об овцах, курдюки которых так жирны и тяжелы, что, прежде чем погнать овец на пастбище, к ним привязывали сзади специальные тележки.

Техника превращения вопящей и испуганной овцы в жирный ужин доведена до совершенства. Нож вонзается в шейную артерию, незамедлительно отправляя животное на тот свет. После, совершенно не обращая внимания на мое присутствие, повар сделал над копытом животного маленький надрез и начал дуть в него. Постепенно тело начало надуваться, как баллон, а затем в рану над копытом стал дуть помощник повара. Когда решили, что дуть довольно, повар вонзил в брюхо овцы нож и выпустил внутренности одним движением. Вслед за этим сняли шкуру — как перчатку, свободно держащуюся на руке, так как воздух отделил кожу от плоти. Большая часть внутренностей осторожно вынули и положили рядом для дальнейшего использования, а тело было мгновенно изрублено на куски, которые опустили в котел. Весь процесс занял не более десяти минут.

К несчастью, власти не были расположены к тому, чтобы дозволить мне наслаждаться свободными прогулками по Герату, и, когда я в конце концов возвратился в свою гостиницу, меня уведомили, что я должен улететь ближайшим самолетом в Кабул. У меня оставалось время, чтобы послать телеграмму в британское посольство в Кабуле, для передачи Стэну и Майклу, чтобы уведомить их о моем стремительном прибытии, хотя я не имел ни малейшего представления, в какой точке Евразии они сейчас находятся. К счастью, хотя дороги в Афганистане дурны, а железных дорог вовсе нет, телефонный сервис здесь прекрасный. Телефонный провод соединяет все города, он тут своего рода жизненный нерв. Сперва меня поминутно удивляла хорошая осведомленность местной полиции относительно туристов, но позже я узнал, что почти во всех случаях главные сведения получают из прослушивания телефонных разговоров.

На почте я столкнулся с тремя американскими инспекторами, работающими в рамках программы иностранной помощи Афганистану, которые приехали с севера в русскую зону, чтобы получить жалование и почту. После обычных приветствий я был ошеломлен, узнав о том, что тремя днями ранее и пятьюстами милями южнее эти самые американцы встретили двух других англичан, одетых в мотоциклетные куртки и сапоги. Я не сомневался, что они видели Стэна и Майкла и, благодаря этому подарку судьбы, узнал точное местоположение моих коллег — в первый раз с тех пор, как они оставили меня в Тегеране.

Но таинственная восточная система передачи слухов, о которой я не знал, работала и в обратном направлении, обеспечивая Стэна и Майкла устойчивым потоком сведений о моих передвижениях. В Кермане и везде где бы то ни было местные крестьяне с благоговейным страхом сообщали им, что видели безумного одинокого инглези, уезжающего в горы на верблюде; некоторые говорили, что инглези ехал на осле. Инглези был хром, говорили крестьяне, а за спиной висели костыли. Они были удивительны, эти слухи, обросшие небывалыми подробностями от постоянного повторения, и я тоже вспомнил одну встречу со смятенным искателем нефтяных месторождений. Никто не верил его рассказу о том, что однажды, когда он ехал на своем джипе по пустыне, на вершину песчаной дюны внезапно вылетели две сверхъестественные фигуры, сидящие на избитом мотоцикле, с ревом пронеслись мимо него на убийственной скорости и исчезли так же таинственно, как и появились. У меня не хватило духа разрушить красивую историю прозаическим объяснением.

В некоторых случаях на Востоке слухи, кажется, летят быстрее самолетов и оказываются вернее, чем расписание их движения. Три дня я ожидал в тени джипа рядом с гератской взлетно-посадочной полосой, пока водитель с надеждой крутил колесики радиосистемы «земля-воздух», или, что было более умно, прислушивался к звуку приближающихся самолетных двигателей. Даже мой верный полицейский сторожевой пес начал выказывать признаки раздражения и скуки, в то время как я, со своей стороны, по преимуществу предавался новоприобретенному хобби контролируемого сна.

Едва ли есть более необходимая особенность психики из тех, что требуются путешественнику, направляющемуся на Восток, чем способность по своей воле засыпать и просыпаться. Однажды приобретенная, эта способность становится бездонным источником развлечения и отдыха. Это искусство приходит совершенно неожиданно после долгого и трудного обучения томительной скукой. Между тем как европеец сожалеет об одном потерянном часе, перс или афганец может спокойно перенести скучный и лишенный каких бы то ни было выдающихся событий год. Иногда западный гость не имеет средств ускорить медленное восточное течение времени. Если самолет опаздывает на неделю, или машина сломалась в горах на расстоянии многих миль от ближайшего жилья, нет ничего более укрепляющего, чем повернуться и пойти спать, ожидая, пока положение дел не переменится. Хотя подобное отношение граничит с фатализмом, это форма фатализма, имеющая рациональное зерно. Когда не нужны ни подушки, ни тюфяки, скала или узел с вещами служат удобной подушкой, а потрепанный ковер — большая роскошь, чем мягкое и пышное ложе. С течением времени соня постепенно возвращается к первобытному состоянию. Он приучается засыпать мгновенно и просыпаться с ясной головой после десяти минут или после двадцати часов сна, как животное. В лучшем случае этот метод контролируемого сна становится волшебным фонарем, превращающим скучнейшее окружение в приятное убежище для отдыха.