Григорий Градовский - Война в Малой Азии в 1877 году: очерки очевидца.

— Явите Божескую милость, дозвольте остаться, — говорили раненые, обращаясь к своим командирам таким тоном, точно приказ о возвращении их в лагерь равносилен был тяжкой обиде или наказанию.

Никакие уговоры не подействовали, и просьба их была уважена. Некоторые из них вторично были ранены спустя несколько часов... Нужны ли какие-нибудь комментарии, чтоб выставить в ярком свете все геройство этих людей. Ручаюсь вам, однако, что громадное большинство наших солдат считает этот подвиг самым обыкновенным делом и, при случае, поступит таким же образом.

Без сомнения, в редком случае не поступит таким же образом и наш офицер. В ряду нескольких примеров укажу на один, близко мне знакомый. Отправляясь в армию, я случайно съехался: с одним офицером, из числа служащих в собственном конвое Его Величества. Мы вместе приехали в Заим. Затем прапорщик Мусаев (фамилия этого офицера), как дагестанец по рождению, причислен был к одному из конно-иррегулярных дагестанских полков и поступил в состав постоянных охотников. 14 июля, в очень смелой аванпостной стычке, г-н Мусаев был довольно опасно ранен. Теперь, едва выписавшись из госпиталя и с невынутой пулей в паху, г-н Мусаев уже вернулся в лагерь и снова просится в охотники. Из разговора с ним я заключил, что ему ужасно хочется захватить турецкую пушку. «Хотя бы замок снять!» — говорил мне г-н Мусаев.

В деле 13 августа заслуживает внимания следующий эпизод. Нижегородский драгунский полк, прикрывая 2-ю конную батарею Кубанского казачьего войска, послан был занять позицию правее горы Кизилтапа, в то время уже занятой турками. Конная батарея не замедлила, конечно, открыть огонь по неприятельским колоннам. Турецкие батареи отвечали, причем один выстрел, сорвав крышку зарядного ящика, воспламенил паклю, которой снаряды укреплены в гнездах ящика. Каждую секунду следовало ожидать, что ящик взлетит на воздух, произведя сильное опустошение в наших рядах. При таких условиях два урядника батареи бросаются к ящику и, под надзором сотника батареи Малича, принимаются выбрасывать и тушить горящую паклю. Благодаря такому самоотвержению и хладнокровному мужеству несчастье было предотвращено; удачный выстрел турок не имел других последствий. В то же время медик Нижегородского полка, г-н Кучинский, под ружейным огнем перевязывал раненых за фронтом полка. При одной из таких перевязок санитар, поддерживавший раненого, был убит наповал; но это не остановило врача в исполнении его обязанностей.

Было, конечно, много и других примеров проявления личной храбрости и самоотвержения в деле 13 августа; но всех их невозможно было собрать. Привожу эти случаи потому, что о них мне сообщено из рядов войск непосредственно, с просьбой предать эти подвиги путем печати «заслуженной известности».

Еще два слова. В деле 13 августа едва ли не в первый раз не чувствовался недостаток в ружейных патронах. Очевидно, обстоятельство это считается выходящим из ряда обыкновенных, потому что о нем громко говорили в лагере: «15 часов сражались и 15 часов были патроны». Даже в реляции генерал-лейтенанта Геймана упоминается об этом и отдается должная дань справедливости артиллерийскому чиновнику Алексееву, которому было поручено передвижение летучих парков из лагеря к месту боя. Всего ружейных патронов выпущено было в деле 13 августа до 400 000, а артиллерийских снарядов более 5000. Это дает некоторое понятие о силе огня в нынешних сражениях.

Вернувшись в Петербург, я, естественно, был засыпан вопросами относительно виденного и перечувствованного мной в течение четырех месяцев, проведенных на малоазиатском театре войны. Между этими вопросами некоторые повторяются почти с стереотипной точностью, указывая тем самым, что они интересуют все общество. Считаю, поэтому, долгом сказать печатно то, что много раз приходилось повторять устно, в разговорах с отдельными лицами.

Известно, что кавказские войска стали сосредоточиваться на нашей малоазиатской границе еще с лета, прошлого года, когда события в славянских землях и отношения к ним некоторых европейских кабинетов заставляли Россию готовиться ко всяким случайностям. В то же время, начали приниматься меры к обеспечению кавказских войск продовольствием на целую кампанию в предвидении, что она может начаться и в зимнее время. Подобная предусмотрительность была очень понятна, если взять во внимание географическое положение Закавказья. В обыкновенное, мирное время Закавказский край снабжается хлебом и отчасти другими продуктами из Карского пашалыка. Без сомнения, хлеб произрастает и во многих местах Закавказья: так называемое Духоборье, т.е. пограничная местность в Ахалкалакском уезде, где поселены наши сектанты, очень хорошо родит пшеницу и ячмень; но всего этого едва хватает на нужды местного населения, и недостаток пополняется путем торговли из Карского пашалыка. В военное время, однако, торговля или вовсе прекращается или ограничивается до крайних пределов; имеющиеся запасы могут легко попасть в руки неприятеля или сделаться недоступными. Благодаря отсутствию флота в Черном море пресекается самый удобный путь, которым Закавказье может снабжаться всем необходимым и недостающим из России: остаются открытыми еще две дороги; но одна из них пресечена высоким горным хребтом, с его снежными завалами и земляными обвалами, а другая - через Каспийское море и порт в Баку, слишком кружная и находится в зависимости от навигации по Волге. При таких условиях самый простой расчет указывал, что продовольственные запасы для армии должны быть сделаны заблаговременно, в возможно большем количестве, будет ли война или не будет. Это было исполнено очень удачно и по сравнительно выгодным ценам благодаря очень удачному выбору корпусного коменданта в лице генерал-майора Болохова и тому влиянию, которым пользуется корпусный командир, генерал-адъютант Лорис-Меликов, между армянами, держащими в своих руках местную торговлю. Часть скупленных запасов была свезена в Александрополь, Игдырь, Ахалкалаки, Ахалцых и другие пограничные пункты, а остальные оставались еще на руках торговцев, в Карском пашалыке. Быстрый переход наших войск за границу в первый же день объявления войны застал турок совершенно врасплох. Не только все закупленные нами продукты остались целы, но и значительные запасы, сделанные турками, попали в наши руки. Таким образом, продовольствием мы были вполне обеспечены.

Еще готовясь к войне, в бесконечно долгие и скучные месяцы выжидательного стояния в Александрополе и его окрестностях, командующий корпусом обратил особенное внимание на пищу солдат. Мясная порция увеличена до полутора фунтов на человека и выдавалась ежедневно. Борщ или рисовый суп, свежий хлеб и, наконец, чай дополняли пищу солдат. Точно так же кормились войска и с открытия военных действий. Бывали, конечно, исключительные дни во время походов, когда приходилось довольствоваться известными ржаными сухариками; но и мне случалось ими пробавляться, и, право, я грыз их или размачивал в чае не без удовольствия. Несколько раз случалось мне пробовать солдатскую пищу, и всякий раз я находил ее очень вкусной. Большое количество хорошей, жирной говядины давало прекрасный навар; вынутая потом говядина разрезывалась на равные части и надевалась на палочки. Солдаты ели ее или в виде второго блюда, или брали с собой, чтоб закусить часа через два, на работе или в походе. Чаек очень любим войсками и в большом у них ходу. Для этого составляются артели, которым турком и выдается чай и сахар. По прибытии на бивуак или по возвращении из караула первое дело у солдат разложить маленький костер, обложить его камнем и водрузить котелок, чтоб заварить чай. В иных случаях, впрочем, вместо чая выдается водка. Некоторые командиры традиционно стоят за водку и не поощряют чаепития в своих частях. Они говорят, что это не солдатское дело, отнимает много времени и ведет к простудам. В сырое и холодное время года при трудных переходах и работах действительно нельзя обойтись без чарочки; но она может служить только в виде полезного дополнения к чаю.