Эрик Люндквист - Люди в джунглях

У Аванга удивительно светлая душа. Это человек с легким характером, смешливый и добрый. Он чистокровный малаец, случайно очутился в этом заброшенном уголке Борнео. «Игрок» — так зовут его остальные. Это потому, что он выделяется даже среди малайцев своей страстью к игре. Но чем объяснить, что Аванг не смотрит на женщин такими же глазами, как мы?

— Он любит свою жену, — говорит Дулла; они давно знакомы.

Удивительный человек.

Эмберу не суждено было угодить в пасть крокодилу. Его придавило салазками.

Мы проложили через болото настил. Один из деревянных рельсов оказался слишком слабым. Когда по ним тащили пятитонный кряж, он сломался, салазки перевернулись, и Эмбер очутился под ними. Он шел у самого кряжа и не успел отскочить. Очевидно, думал о том, верна ли ему Сити. Ужасное зрелище: ноги и всю нижнюю часть тела раздавило в лепешку, изо рта текла кровь. В тот вечер я не думал о Сити.

Па следующий день мы принесли жертву духам: белую курицу, рис, яйца. Дулла бормотал заклинания. А вечером я так упорно думал о Сити, что у меня во время еды дрожали руки.

О, проклятые джунгли!..

Три дня Джаин стерег клетушку Сити, никого не подпускал к ней.

Но вот вернулся Аванг со своей женой, за которой поехал в день смерти Эмбера. Посмотрев на нее, я сразу понял, насколько отупел и озверел здесь.

Жена Аванга была, как и он, из Малайи. Чистокровная малайка, утверждал Аванг. Вполне возможно, хотя мне никогда не доводилось видеть малайки с такими тонкими чертами лица, как у Джарджи. Кстати, у нее не только лицо было прекрасно — она обладала удивительно стройной фигурой. Но главное — ее глаза и застенчивая улыбка. Это благодаря им мы вдруг почувствовали, что среди нас, зверей, появилось высшее существо, и устыдились навеянных джунглями страстей и мыслей. Мне стало понятно, почему беспечный Аванг никогда не смотрел с вожделением на других женщин. В каждом взоре, который обращал на жену этот веселый, беззаботный человек, можно было прочесть, как он боготворит ее.

Джарджа привезла с собой двоих детой. С первого взгляда видно, что это ее дети. Они были чище и вели себя гораздо лучше, чем большинство их сверстников. «А через шесть-семь месяцев, — сообщил мне Аванг, — Джарджа родит еще одного»!

За какую-нибудь неделю настроение в лагере переменилось. Мужчины не точили ножей по вечерам, и красное, как кровь, Вожделение не разгуливало вокруг так нахально, как прежде. Я не берусь точно описать чувства остальных, но сам я уже больше не любовался ногами Сити и не раздумывал, что бы я сделал, очутившись с ней наедине в джунглях. Мне казалось, что и Сити перестала беззастенчиво строить глазки; и Селама старалась играть роль жены, а не любовницы своего нового хозяина.

Чем это объяснить? Джарджа никого но поучала, но показывала, что не одобряет наших грубых мыслей и нравов. Она говорила очень мало, но на ее губах всегда была приветливая улыбка. Охотно помогала лагерным жителям в разных мелочах: перевязывала ссадины, угощала кофе, оказывала другие знаки внимания. И в отличие от остальных обитательниц лагеря вела свое хозяйство так, как надлежит женщине, заботилась о том, чтобы к приходу Аванга был готов обед. Ее клетушка под нашей общей крышей стала настоящим домашним очагом: противомоскитная сетка всегда выстирана, незамысловатая утварь и вещи на мостах, в вазочке из бамбука — цветок. Но не это нас укротило. Дело было в другом: у Джарджи могли быть только чистые и добрые мысли, и мы все каким-то образом почувствовали это. Неужели и мои мысли не секрет для окружающих? Наверно. Ведь я же знал, что остальные мужчины думали о том, о чем думал я…

И вот теперь зверь отступил. Мы увидели человечность Джарджи, и нам стало стыдно за себя.

Вскоре после того как приехала Джарджа, мы услышали в джунглях новый звук: гудок парохода. Пароход впервые добрался до Нунукана.

Мы кричали, гикали, хохотали. Забыв о работе, мы помчались сломя голову через заросли к устью реки. А когда выскочили на берег моря и совсем близко увидели стоящее на якоре судно, то даже запрыгали от радости.

Почему? Об этом в тот миг никто не задумывался. Прибежали, и все. Мужчины и женщины, все, кроме старого Дуллы: он не торопясь спустился вниз по реке на пироге.

Конечно, я знаю, почему. Гудок парохода напомнил нам, что мы хозяева. Мы — люди! И что есть другой мир за пределами нашего маленького участка. А мы было начали сомневаться в этом. Нам уже казалось, что мы проданы в рабство и джунгли — наш хозяин, а но мы хозяева джунглей.

Но пароход громко возвестил, что мы — владыки, и наше тщеславие, которое совсем зачахло в этом лесу, опять расцвело.

Я прыгнул в лодку к Дулле, и мы пошли к ослепительно белому судну. Остальные поспешили обратно в лагерь и принялись лихорадочно обрубать канаты. Начался сплав.

С парохода подали конец. Мы подвезли его к плотам, и вот они уже плывут к судну, подтягиваемые лебедкой.

Кряж за кряжем поднимался на борт. Огромные колоды весом от трех до шести тонн. Лебедки ныли и скрипели, люди суетились и кричали, корпус судна дрожал, а голландские штурманы глядели с удивлением на копошившихся в воде людей и с опаской на готовые сорваться кряжи. Капитан отправился со мной на берег посмотреть на мое «жилье».

Нас встретил притихший, безлюдный лагерь. Лишь две-три цикады пытались пронзительным стрекотом пробить душную полуденную тишину. Капитану было непонятно, как может человек выдержать хотя бы один день в таком месте. Я показал ему, где живу, что ем. Он смотрел на меня с недоумением. Вероятно, решил, что я уже свихнулся: разве может нормальный человек вынести такую жизнь? Без хлеба, без приличного жилья, без удобоваримой пищи, без музыки, без холодильника, без электрического освещения, — короче, без всего того, что называется цивилизацией. Один среди кучки дикарей.

Слушая его, я спросил себя: а суждено ли мне когда-либо еще увидеть тот мир, о котором он рассказывает? Может быть, хватка джунглей настолько крепка, что мне уже не вырваться?

Напоследок капитан одарил меня всевозможными припасами.

Поздно вечером, погрузив наши триста кубометров, судно подняло якорь. Когда прозвучал третий гудок, вокруг нас будто разверзлась зияющая пустота.

И вот исчез в черной ночи маленький кусочек другого мира. Мы опять одни в лагере на берегу реки, стиснутом в могучих объятиях джунглей.

В тот вечер было очень тихо. Я говорю не о цикадах, не о ночных птицах, а о людях на расчищенном пятачке, которые молча ели на ужин хлеб и консервированное мясо.

Прошло четыре месяца с тех пор, как я впервые ступил на берег Нунукана. Я получил буксир, подвесной мотор и походную кузницу с инструментами, которой заправляет Аванг. Выбрал место для лесопилки, строю себе настоящий дом, заготавливаю уже тысячу с лишним кубометров в месяц и начинаю верить, что топор победит джунгли.