Юрген Берндт - Лики Японии

Через три дня после атомной бомбардировки Хиросимы подобная участь «случайно» постигла Нагасаки. Почему случайно? Мишенью должен был стать город Кокура на севере острова Кюсю, расположенный приблизительно в 170 километрах по воздушной трассе от Нагасаки. Уже трижды пилот с «Ф. М.» («Фэт Мэн») на борту кружил над Кокурой, но плотный слой облаков все не рассеивался. Время торопило. Горючего было в обрез. Что делать? Возвратиться на базу или выходить на запасную цель — Нагасаки? И командир выбрал второе. Топографические условия воспрепятствовали разрушению всего города, но тем не менее погибло свыше 100 тысяч человек, а жертв в результате пережитого ужаса было не меньше.

1 марта 1954 года в 4 часа утра в южной части Тихого океана на маленьком атолле Бикини США испытали свою первую водородную бомбу. Примерно в 150 километрах от Бикини шел по курсу японский рыболовный сейнер «Фукурю Мару № 5», на борту которого находились 23 человека. Около 6 часов небо потемнело и на сейнер выпали радиоактивные осадки в виде пепла. Радист сейнера Кубояма умер 23 сентября 1954 года в токийском госпитале от лучевой болезни — первая жертва водородной бомбы. В японских портах немедленно уничтожили большие партии рыбы, которая была заражена радиоактивными веществами. Над многими районами Японии прошли радиоактивные дожди. В стране всколыхнулась волна возмущения и протеста. Возникло общественное движение против атомного и водородного оружия. В митингах и демонстрациях приняли участие миллионы японцев, а в 1955 году, в день десятой годовщины атомной бомбардировки Хиросимы, на открытие 1 Всемирного конгресса по запрещению атомного и водородного оружия в город съехались делегаты многих стран.

Ни один народ в мире не реагирует сегодня на все, что связано с «атомом», так остро, как японцы, и ни один народ не имеет большего права желать, чтобы призыв I Всемирного конгресса: «Никогда больше Хиросимы! Никогда больше Нагасаки!» — был услышан на всем земном шаре, чем японский народ.

Передо мной стенные часы в скромном коричневом деревянном футляре; на покрытом белой эмалью циферблате — римские цифры. Точно такие часы висели в гостиных наших бабушек и дедушек и хранились как фамильная ценность. Маленькая стрелка упиралась в цифру 11, большая — стояла на втором минутном делении после 12, когда часы перестали стучать.

Рассматриваю восьмиколесный, с острыми углами товарный вагон, на котором контурно изображены два крыла над земным шаром, а ниже большими буквами слово «Бокскар», рядом слева — грибообразное облако, под которым печатными буквами выведено «Нагасаки»; справа — очертания нескольких высотных домов, под ними надпись «Salt Lake» — все это сделано будто детской рукой на фюзеляже американского бомбардировщика Б-29 рядом с застекленной кабиной пилота.

Часы хранятся в Нагасаки в одном из выставочных залов шестиэтажного Международного дома культуры, возведенного на холме — эпицентре взрыва. Самолет, с которого на Нагасаки была сброшена атомная бомба, находится в музее военно-воздушных сил в американском штате Огайо.

Когда 9 августа 1945 года в 11 часов 2 минуты взорвалась бомба на высоте около 490 метров и превратилась в огненный шар диаметром почти 70 метров и с температурой в 300 тысяч градусов, излучавший радиацию и вызвавший мощную взрывную волну, была открыта самая страшная страница истории Нагасаки. Истории, которая отличалась изменчивостью, самобытностью и была во многих отношениях единственной в своем роде.

Бомба попала в район Ураками. Здесь в 1864 году в память о 26 распятых в феврале 1597 года христианах, среди которых было 6 иностранцев и 20 японцев, построили католическую церковь (Ураками тэнсюдо) в неоготическом стиле. В 1933 году ее как самую древнюю и одну из немногих христианских церквей в Японии объявили историческим памятником и поставили под охрану государства. Если христианство и пустило корни в Японии, то это случилось прежде всего в Нагасаки и его окрестностях. Те немногие христиане, которые в конце XVI века не отреклись от своей веры и подверглись из-за этого жесточайшим гонениям, обосновались в Ураками, где сохраняли в течение столетий свою маленькую общину. Именно над этой частью города взорвалась бомба, получившая «благословение» американского христианского священника.

Был прекрасный мартовский вечер, последний мой вечер в Нагасаки. Дождь прекратился. Здесь без конца шел дождь, хотя дождливый сезон еще не наступил. Разве все в Нагасаки теперь не так, как прежде даже погода? Искупавшись в гостиничном мини-бассейне и накинув на себя юкату — легкую хлопчатобумажную одежду в стиле «кимоно», я присел на корточки за низким обеденным столом и, перед тем как взять палочки для еды, залюбовался видом расставленных передо мной блюд из рыбы. Запеченная в растительном масле, но больше сырая, нарезанная ломтиками и приправленная зеленым васаби, острым японским хреном, она была превосходна. Нагасаки — один из крупнейших рыболовецких портов не только Японии, но и всей Азии. Примерно 15 тысяч судов добывают здесь ежегодно около четверти миллиона тонн «продуктов моря». Рыбу я проглотил с удовольствием, однако моллюска, несмотря на его привлекательный вид, так и не смог одолеть. Этот отварной моллюск (который, кстати, подавался к столу и в других городах японского побережья) был бы не так-уж и плох по своим вкусовым качествам, если бы не песчинки, неприятно скрипевшие на зубах. В виде компенсации за моллюска мне подали превосходную староберлинскую котлету, что, безусловно, служило знаком внимания к «гайдзину». Очевидно, в этом «хотеру» («отеле») не слишком часто останавливались иностранцы, но я во время поездки по Японии старался избегать «хотеру» в западном стиле, отдавая предпочтение «рёкан» — гостиницам в японском стиле, и не потому, что там удобнее или дешевле, — просто мне хотелось заглянуть за кулисы японской действительности. И что меня поражало в этих «рёкан», так это неизменный вопрос: «Ах, вы приехали один?», — который задавали преимущественно японки, как только я ставил свой чемодан в холле. В начале вопрос меня удивлял, а потом несколько раздражал. Я даже заключил с самим собой пари: услышу или не услышу этот надоевший вопрос в очередном «рёкан». За восемь недель я проиграл пари лишь один-единственный раз, да и то, когда меня принимал пожилой японец, а не дама.

С плодом, напоминающим грейпфрут величиной с голову ребенка, — они выращиваются только в окрестностях Нагасаки — я разделался благополучно, и это на деле было не столь трудно, как казалось из-за очень толстой, сантиметра два, кожуры. Поужинав, я вышел на веранду и, устремив свой взор со склона горы Инаса вниз, погрузился в созерцание мириад мерцающих огней вечернего Нагасаки. Среди моря огней более яркий свет выделялся над доками, где когда-то был построен флагманский корабль императорского флота водоизмещением 73 тысячи тонн, а в шестидесятых годах — первые в Японии и в мире танкеры водоизмещением 300 тысяч тонн. Я также пытался отыскать позади склона по ту сторону узкого морского заливчика места, которые мне довелось посещать прежде.