Геннадий Сазонов - Открыватели

На мешках, на ящиках, картонках появились крестики, нолики, звездочки и закорючки. Что они означали, никто не знал. Когда Сашка постепенно разобрался в складе, то на полках оказались запасные части к трактору К-700 и шланги для заправки самолета. Из недр груды Сашка вынимал невообразимые для полевой геологии вещи — зазубренный токарный резец, кронциркуль, баллон из-под газа, руль от мотоцикла, невесть зачем привезенную в тайгу муфту сцепления и щипцы для камина.

Просто Сашка, как с бреднем, прошелся по складам, по поселку, заглянул в мастерские и притащил в партию все вплоть до кровельных ножниц.

— Господи, да что ты ими-то собрался делать? — удивился Алексей Иваныч. — Коням копыта стричь?

— Я вашу жизнь дотла знаю! — кричит Сашка. — Голь! Нету у вас ничего и никогда не будет.

Но чудеса начались потом, уже в разгаре сезона, когда Алексей Иваныч сутками не слезал со скал и приползал в лагерь на четвереньках. Сашка сам заваривал ему цейлонский чай и настраивал рацию. Алексей Иваныч быстро передавал сводку, перечислял погонные километры, кубы проходки, количество проб, делал новые заявки, а Сашка сидел рядом. Экспедиционное начальство принимало сводку, а затем вежливо спрашивало, как здоровье Алексея Иваныча, как самочувствие.

— Прекрасно! — отвечал Еремин.

— У тебя нет лишнего подвесного мотора? — спрашивало начальство.

— Зачем он мне? — тускло удивлялся Алексей Иваныч. — У меня горы тысячу пятьсот метров.

— Ну тогда на обмен? — предлагает начальство.

— На какой обмен? Ну пойми, зачем мне лодочный мотор? — Алексей Иваныч хочет спать.

— Да ведь сосед твой горит, — волнуется начальство. — Он тебе вездеход на неделю даст, а?

— Давай, Алексей Иваныч, давай меняй, — загорается Сашка. — Есть у меня на такой случай… есть мотор… Проси на две недели вездеход и два полушубка…

— Почему у тебя мотор?! — рявкнул Алексей Иванович. — Почему у тебя в горах лодочный мотор?

— На обмен! — отрезал Сашка. — На дефицит!

— Алексей… Алексей! — на другой день умоляет по рации другой сосед. — Выручи палатками. Отряд нужно выбросить.

— Да откуда у меня? Сам в драной… Вчера штопал.

— Пару палаток, не будь ж илой! — умоляет сосед. — Пробы твои вертолетом вывезу, дай!

— Давай! — тормошится Сашка. — Дадим ему две палатки.

— А почему я в драной живу? — удивляется Алексей Иванович. — Почему, спрашиваю, я в драной палатке? В чем юмор?

— Никакого юмора, — отвечает Сашка. — Просто сейчас тепло, можно жить и в драной. А новую можно так уступить, что тот тебя на всю жизнь спасителем запомнит. И мно-го-ое он тебе сделает…

— Так! — свирепеет Алексей Иваныч. — Ты, крохоборствуя, в благодетели лезешь, да? Это же вымогательство и спекуляция! Да как потом тебе людям в глаза смотреть…

— А мне чего смотреть, они ведь у вас просят. У вас, Алексей Иваныч!

— Третий… третий… я база. Прием! — зовет женский голос. — Алешенька… Алеша… ты слышишь меня… Таня… Как ты? Я здорова. Алешенька… ты подарил главбуху такие чудесные кисы. Почему ты забыл обо мне?

— Ну и что? — упирается Сашка. — От вашего имени… Да, сшил у манси и подарил. Зато списали без трепотни все неликвиды! Списали за милую душу тот утиль, что я на базе по ночам собирал. Теперь все добрые вещи наши! И на балансе не числятся! Делай спокойно свою геологию, а на мне — начальнике материального снабжения — все тряпки-шмотки.

Начальник осторожно обошел Сашку и приказал:

— Каждая твоя бумажка — через меня!

Сашка скрипел зубами, темнел и худел на глазах, когда со склада вынимали десятки мешков, ящиков — брали не граммами, а пудами, центнерами. Ему невыразимо грустно смотреть на оголенные полки, на опорожненные мешки и разбитые ящики. Пустел склад, и Сашка терялся. Никто к нему не приходил ни в ночь, ни в полночь. И тогда его радиограммы на базу были полны жалоб и боли. Он умолял, просил, клянчил, требовал. Изводился и трепетал, метался и ярился. Он вялил хариусов, коптил тайменя, он готовил медвежий окорок, мочил морошку и тихонько пересылал Марьям Ваннам из снабжения, Татьянам Львовнам из бухгалтерии. Просил только одно: «Подпиши накладную». Дамы крашеными губами обсасывали тайменную голову, подписывали накладную и напоминали Алексею Иванычу, что тот обещал хрустальную друзу.

— Когда? — удивлялся Еремин, — «Опять Сашка?»

— Алешенька! — доносится к нему голос плановой богини. — Я тут посчитала твои показатели. Если дашь еще сто кубов — республиканская премия. Спасибо за чудесную лампу… Прелесть!

— Ты что ей отдал? — скрипнул зубами начальник.

— Да ту, с двумя комплектами фитиля!.. — ответил Сашка.

И вот сквозь дожди и непогодь чудом пробивался вертолёт, поступал груз, полнел склад — и Сашка перерождался. Лагерь наполнялся суматохой, криком и возней.

В затухающем солнце, таща за собой длинные усталые тени, возвращались геологи из маршрутов, сбрасывали рюкзаки и, наскоро поев, торопились, пока еще не угасла вечерняя заря, доложить и сызнова пережить маршрут, уложить его в общий рисунок карты и еще раз осмотреть образцы. К костру с бумажонками подсаживался Сашка, доставал счеты, накладные и громко, вслух принимался подбивать баланс. На весь лагерь, резко и властно, по имени и отчеству он вызывал и выкликал то одного, то другого, по-старшински приказывал подойти к нему, свериться с ведомостью и подтвердить что-то своей подписью. Каждому технику, каждому геологу он сообщал конфиденциально, что дефицит уже на исходе, что вот-вот кончится шикарная жизнь, что он, Сашка, наверное, скоро подохнет один среди пустого склада.

— Поз-воль-те, — отстранил его главный геолог, — вы мне мешаете!

Его не слушали, тянулись к картам, к образцам, геологи через лупу разглядывали рудную вкрапленность, они спорили о гранитных интрузиях, о минералогических ассоциациях, о невиданном доселе метаморфизме пород. Но Сашка, наскучавшись за день, наконец-то дождавшись своего часа, не глядя ни на что, лез напролом, хватал нас за штаны, за рукава и орал:

— Ты! Вчера на складе у меня «Беломор» брал? Почему не записал, а? Не ты брал? А кто брал, кто, я спрашиваю? — и тормошится Сашка до тех пор, пока Алексей Иваныч не оторвется от карты и не посмотрит на него серьезно. — Молчу… молчу… молчу, — пятится задом Сашка. — Сажусь. — И Сашка садился писать, рапорты.

Рапорты Сашка писал под копирку, оставляя себе копии, чтобы подшить в «дело». Продукты съедались, инструмент снашивался и списывался, пустели ящики и мешки, а папка пухла и день ото дня грузнела.

— Писатель ты! — смеется Еремин, принимая очередной рапорт. — Пшено с солянкой выдаешь, а дело завел, как в отделе кадров. То-то тебя Протоколом прозвали….