Георгий Чиж - К неведомым берегам

— Ну вот, тем более. А кстати, и приличный предлог есть: российский монарх возвращает на родину обласканных и разбогатевших потерпевших кораблекрушение подданных кабуковского величества, а? Так давайте действовать. Японцы ведь в Петербурге?

— Да, ваше величество, я выписал их из Иркутска давно. Надо сознаться, однако, что они, как мне передавали, не очень стремятся на родину.

— Видимо, придется немного позолотить им обратную дорожку? Подумайте же, Николай Петрович, кого бы отправить послом, и послезавтра доложите.

Вскоре стало известно, что посланником назначался пожалованный по этому случаю в камергеры прокурор департамента сената, действительный статский советник Николай Петрович Резанов.

— Назначен устраивать свои собственные дела, ведь он зять и наследник крупнейшего состояния покойного Шелихова, женат на его дочери, — говорили одни.

— Неудавшийся фаворит Екатерины и потому закадычный друг Зубовых, посмеивались другие.

— Бывший офицер Измайловского полка, участник убийства Павла Первого, выскочка, — шептали третьи.

Вскоре закончен был набор команды, молодец к молодцу.

Собираясь к командиру «Невы» Лисянскому на прощальный вечер, Крузенштерн нашел у себя пакет от компании с изменениями прежней инструкции. Это очень взволновало его. Картина предстоящего трудного и длительного путешествия резко менялась к худшему.

«Что же, — подумал он с горечью, — строго говоря, я низведен к управлению парусами и матросами, как наемный шкипер торгового судна… Отказаться? Но это значило бы навлечь на себя гнев императора, последствия которого трудно предвидеть… Какие сволочи! — мысленно окрестил он правление компании. — Они ведь умышленно держали у себя эти документы чуть не до дня отплытия, чтобы сделать невозможными какие-нибудь контрмеры».

Гости в уютной квартире холостяка Лисянского были удивлены необычному запозданию всегда точного Крузенштерна. Их было, впрочем, немного, гостей: старший помощник на «Надежде» Ратманов, доктор Эспенберг, еще несколько офицеров. Но зато это были свои, испытанные люди, с которыми можно было вести беседу нараспашку.

Ели молча. Дурное настроение Крузенштерна, которого он не мог скрыть, к разговорам не располагало. С нетерпением ждали, когда подадут шампанское. С речью выступил хозяин, предложивший поздравить друг друга с отплытием и выпить за здоровье Ивана Федоровича — «исключительного товарища и, как все уверены, лучшего, какой знает флот, морехода и начальника экспедиции!».

— Прошу обождать пить, я уже не начальник экспедиции! — взволнованно выкрикнул Крузенштерн. — Я только шкипер!

Он встал, резким движением расстегнул сюртук, выхватил из нагрудного кармана полученное письмо и дрожащими руками стал его разглаживать на скатерти. Вскочили и все остальные, чувствуя, что стряслось что-то серьезное, и уставились на Крузенштерна…

Срываясь с голоса и запинаясь, он стал читать:

— «В дополнение пункта шестнадцатого сей инструкции Главное Правление вас извещает, что его императорское величество соизволил вверить не только предназначенную к японскому двору миссию в начальство его превосходительства, двора его императорского величества, господина действительного камергера и кавалера Н. П. Резанова, в качестве чрезвычайного посланника и полномочного министра, но и сверх того высочайше поручить ему благоволил все предметы торговли и самое образование российско-американского края. По сему Главное Правление, имея уже в лице сея доверенныя особы с самого существования компании уполномоченного ходатая своего у монаршего престола и во все время верного блюстителя польз ее, приятным себе долгом поставляет и ныне подтвердить ему свою признательность, уполномочивая его полным хозяйским лицом не только во время вояжа, но и в Америке. Вследствие того снабдило его особым, от лица всея компании, кредитивом. По сему содержание данной вам инструкции уже по некоторым частям относится теперь до особы его превосходительства, предоставляя полному распоряжению вашему управление во время вояжа судами и экипажем и сбережением оного, как частию, единственно искусству, знанию и опытности вашей принадлежащую».

Крузенштерн замолчал. Молчали и все остальные, тяжело переваривая витиеватое изложение.

— Ясно? — спросил Крузенштерн, устало садясь.

— Негодяи! — сочно выругался Ратманов.

— А плюнь ты на это дело, дорогой! — сказал с участием Лисянский Крузенштерну. — Никому, кроме тебя, мы подчиняться не будем, тем более этому посланнику от торгашей и продувной его американской лавочке. В случае чего выведем их на чистую воду перед государем… Давайте-ка выпьем за здоровье нашего единственного начальника!

На этот раз тост был подхвачен с большим энтузиазмом.

Утром 26 июля (еще не было восьми) к посланнику явился курьер от Румянцева:

«Считаю необходимым, чтобы экспедиция Резанова тронулась в путь при первом же дуновении попутного ветра. Кажется мне, что это можно будет сделать завтра же», — писал министру царь.

— Иван Федорович, государь император требует отплытия сегодня же! крикнул Резанов, постучавший в переборку каюты Крузенштерна. — Готовьтесь, а я съезжу пока на «Неву».

— Сейчас прикажу сниматься с якоря, ветер попутный, — с готовностью отозвался Крузенштерн и крикнул: — Старшего офицера ко мне!

Не успел Резанов сесть в поданную шлюпку, как сигнальщик уже отдал на «Неву» приказание Крузенштерна сниматься с якоря. Вызванные наверх дудками боцманов команды обоих кораблей чуть не одновременно заняли свои места. Кадеты Коцебу бросились к тетрадкам, где у каждого тщательно был переписан «Павла 1-го Устав военного флота».

Не прошло и часу, как оба корабля, одевшись в свои белоснежные одежды, описали широкий полукруг и устремились на запад.

Мысленный перечет всей публики, устроившейся на палубе, оживленные в группах беседы, яркое солнце и успокаивающая темная синева моря привели служащего Российско-Американской компании Шемелина, на которого возложена была обязанность вести дневник, к убеждению, что кают-компания совершенно свободна и пустовать будет долго.

Бесцеремонность и высокомерие старшего офицера, третировавшего Шемелина как «купчишку», любопытство надоедливого и шумного кавалера свиты Толстого и кадет Коцебу заставляли ловить минуты, когда можно было более или менее спокойно разложить материалы, сделать подсчеты и, наконец, черкнуть несколько осторожных строк в дневничке… К последнему Шемелин пристрастился. Он исправно пользовался разрешением знакомиться с распоряжениями капитана по кораблю и эскадре и неутомимо расспрашивал мальчиков Коцебу и ученых о международной торговле. Офицеры, правда, тоже не отказывали в корректных ответах, но по своей инициативе почти никогда не вступали в беседу и вели себя холодно, отчужденно.