Георгий Чиж - К неведомым берегам

— Руссов на всех островах много, а на каждом одном — мало. Островитяне с запада не воины, а рыболовы и трусы. Руссы ночью спят крепко. Вырезать их всех до одного можно, но нужна помощь, и чем скорее, тем лучше. У нас есть уже друзья — три морских воина, убежавшие к нам с кораблей. Они с нами, они за нас. Руссы слабы, они пьют много водки…

Толпа одобрительно захохотала. Некоторые вкусно зачмокали.

Выступил Илхак. Он подтвердил, что русские не слушаются своего главного тойона Баранова и что есть у Баранова воин-мореход Талин, который их поддержит. Только надо выступить против руссов одновременно на всех островах.

После Илхака заговорил угрюмый и непомерно высокий тойон островов архипелага принца Валлийского, известный своей свирепостью Канягит, находившийся в постоянных сношениях с белыми людьми, прибывающими вдоль берегов Америки с юга. Он заявил, что тойоны некоторых ближайших к Ситхе и Якутату островов Стахина, Куева и Кекава уже договорились об одновременном внезапном нападении на русских и требуют того же от ситхинцев. При этом он обещал доставить, сколько нужно, пороху и даже пушек, картечи и ядер.

— Руссов, которые здесь, надо истребить до одного, и тогда будет спокойно, так как по ту сторону моря их уже больше нет. Это рассказал мне один бежавший с корабля белых моряк, — сказал он и, смеясь, открывая длинные хищные зубы, добавил: — После этого я воткнул ему нож в глотку и сказал: и тебя больше не будет…

Предложение шумно приветствовали и решили поднять мятеж ровно через два лунных месяца.

Мальчики подали обильное угощение, состоявшее из копченой и испеченной на палочках рыбы и птицы, морских ракушек, лайденной капусты и сушеных и квашеных ягод: шикши, морошки, голубики, брусники.

К ужину приведены были наказанные юноши. Их заставили помириться. Оказалось, что драка началась из-за утверждения Хинка, что самым благородным является его род — «вороний», в то время как ситхинские племена — «волчьи» и Скаутлелт происходил из волчьего племени кухонтанов, племени хотя и многочисленного, но не храброго. Мрачный Скаутлелт-отец еще более помрачнел при рассказе и с трудом сдерживал свое негодование, когда Илхак потрепал своего сына по плечу и, обращаясь к окружающим, самодовольно сказал:

— Из него будет толк!

Повернувшись к Скаутлелту, он добавил:

— Не сердись, твой мальчик тоже не даст себя в обиду!

На рассвете решили сделать разведку крепости. В ней приняли участие и три бостонских моряка.

Ползли на животе у самой стены больше версты по мокрому и холодному кустарнику и убедились, что гарнизон спит беспробудным сном. Спали и часовые. Никто не проснулся даже тогда, когда молодой Скаутлелт, умышленно оставленный в одиночестве, истошно кричал часовым, что он плутал всю ночь и просит пустить его в крепость отдохнуть.

Все пришли к заключению, что крепость взять можно. Не раздеваясь, как были, тойоны в насквозь промокшей одежде повалились на пол бараборы и крепко заснули.

Суровое воспитание туземцев — с самого детства привычка купаться в ледяной воде, длительные принудительные голодовки, пренебрежение к причиняемой боли, жестокие самоистязания — все это приводило к тому, что они могли без вредных для себя последствий спать на голой сырой земле, круглый год ходить босиком, еле прикрывая плечи жесткой, плохо выделанной шкурой, и стойко переносить любую боль.

Наступил вечер, и так же бесшумно и незаметно гости разъехались. Молодой Скаутлелт провожал Хинка в обнимку до самой лодки, подарив ему свое любимое копье. Хинк не остался в долгу и оставил Скаутлелту свой нож английского изделия.

До Баранова, основавшегося на Кадьяке, доходили глухие слухи о том, что высочайше утвержденная в 1798 году Российско-Американская компания, находящаяся под покровительством государя, решила послать для защиты своих владений несколько кораблей в Америку. Когда они выйдут? Скоро ли прибудут сюда?..

В кают-компании «Надежды» собрались все «свои». Толстой, как бывший морской кадет, посторонним не считался. Можно было говорить откровенно. На столе появилось вино. Ратманов предложил пригласить Крузенштерна и сам вышел на его поиски. Крузенштерн стоял на шканцах перед лонгшезом, на котором в небрежной, ленивой позе полулежал, мечтательно глядя на море, Резанов. Ратманов застал их в тот момент, когда посол, растягивая слова, спросил:

— Иван Федорович, до меня дошел слух, что мы изменили курс и вместо Тенерифа идем на Мадеру. В чем дело?

— Так надо, Мадера для меня удобнее, — последовал ответ.

Ратманов приостановился и прислушался.

— Для того чтобы изменять маршрут, предписанный компанией, — сказал Резанов, — необходимы мотивированные основания и согласование со мной.

— Эти основания не в вашей компетенции, — раздраженный не столько существом вопроса, сколько ленивым, небрежным тоном Резанова, ответил Крузенштерн. — И в них я никому не обязан давать отчета.

— Я все же попрошу вас дать распоряжение взять курс на Тенериф, — не меняя спокойного тона, сказал Резанов. — Макар Иванович, — слегка повернулся он к Ратманову, — вы слышали мое требование? Благоволите его исполнить.

— Слушаю, ваше превосходительство… как только мне будет дано об этом приказание капитана, — не повышая голоса, ответил Ратманов. — Господин капитан, — обратился он затем к Крузенштерну, — господа офицеры просят вас в кают-компанию.

— Хуже всего, — заявил вполголоса Крузенштерн Ратманову, — что я уже сам сегодня утром решил все же держать курс на Тенериф. Нельзя же пойти на Мадеру из-за одного только упрямства.

— Охота тебе себя расстраивать, Иван Федорович: на Тенериф так на Тенериф, тем более что мы все-таки приняли на себя перед компанией обязательство идти именно этим курсом.

— Я хочу отучить его путаться не в свои дела, — сказал Крузенштерн.

К их приходу офицеры уже успели вооружиться книгами из библиотеки. На обоих кораблях офицеры читали запоем, изучая предстоящее поле действий. Усердствовало в чтении и все остальное население кораблей. Даже сам посланник, камергер Резанов, обложился японскими учебниками и словарем. Японцы и переводчик Киселев буквально не выходили из его каюты. Даже такой убежденный лентяй, как Толстой, и тот усердно зевал над старинной английской книжкой Энгельберта Кемпфера «История Японии» и захлебывался от удовольствия, читая вслух курьезные выдержки из другой, тоже старинной книжки «О Японе и о вине гонения на христиан».

Когда вошел Крузенштерн, спор сосредоточился на родоначальнике Российско-Американской компании Шелихове и на современных ее заправилах.

Лейтенант Головачев опять отстаивал свою точку зрения. Однако здесь, среди морских офицеров, он был почти одинок.