Георгий Чиж - К неведомым берегам

Через несколько дней на Уналашке Иван и сам с другими промышленными, вооружившись дрегалкой и весь окровавленный, колотил, несмотря на то, что до сезона охоты было далеко, котовый молодняк. На корабль было доставлено около ста котовых тушек, набитых в течение одного часа. Тем не менее промышленные жаловались на то, что «ноне кота мало стало», и это было верно: стада котиков ежегодно на глазах уменьшались, и временами приходилось приостанавливать промысел.

Иван легко научился растягивать шкурки на деревянных пялах попарно шерсть к шерсти, осторожно сушить их в сушилах, обогреваемых каменками, и даже упаковывать в тюки «по полста». Набитые им и Лангсдорфом чучела тщательно исправлялись строгими судьями из промышленных до тех пор, пока не получали согласного: «Таперя хорошо, как есть всамделе…»

Сбежать с покрытой высокими остроконечными горами, негостеприимной Уналашки было довольно трудно, но что-нибудь пропить было вполне возможно, так как селение было людное. Тем не менее, сговорившись с управляющим колонией Ларионовым, о котором и туземцы и промышленные отзывались исключительно хорошо, Резанов распорядился спустить своих «варнаков» на берег, пригрозив, что за обиды жителей, ссоры с туземцами, драки виновные будут закованы в кандалы и заперты в трюме. И тут же перешел от слов к делу: наградил Ларионова медалью, а начальника ахтинской артели Куликалова за издевательства над туземцами и в особенности «за бесчеловечное избиение американки и ее сына», как он оповестил в приказе, заковал в железы, объявив ему, что будет предан суду.

Уналашкинский склад оказался заваленным до отказа прелыми и никуда не годными сапогами, торбасами, гнилым сукном, проросшим зерном, затхлой крупой, заплесневелыми сухарями, проржавевшими, негодными ружьями и такими же негодными пушками.

— Все проклятая Охотская контора, — жаловался Ларионов. Перелопачиваем зерно по два раза в неделю, устроили продухи, прогреваем склад круглый год, даже летом, ничего не помогает.

— Мошенники! Воры! — И до самого ужина бушевал Резанов, угрожая и стращая далеких «охотских мошенников».

Восьмидневная стоянка на Уналашке разрядила тяжелую атмосферу. Хвостов и Давыдов сдружились с общительным Лангсдорфом и заставляли его помогать им составлять словарь местных наречий. Он с исключительной добросовестностью записывал туземные слова по-немецки и даже пробовал переводить их на русский язык…

Иногда в их компании оказывался и Резанов, старавшийся лучше ознакомиться с неизученным краем.

— Вы здесь уже полгода, — обратился он как-то к Хвостову и Давыдову. Уже наслышались о здешних нравах. Скажите, очень бесчеловечно обращаются с туземцами здесь, в Америке?

— Да как вам сказать, Николай Петрович, — ответил Хвостов, — здесь, у Баранова, сурово, но с толком, а на том берегу, — он указал на восток, много хуже: как попало, бесчеловечно и сумасбродно. И отношение к расправам различно. Ну, хотя бы этот случай зверского поступка Куликалова: о нем вы услышите на всех островах, а там, — он опять ткнул рукой на восток, — это в порядке вещей и на подобное никто не обращает внимания. Или возьмите случай с утопившимися алеутскими девками — о нем несколько лет говорят, и, конечно, повторять неповадно.

— Это что еще за случай? — спросил Резанов.

— Да все это от незнания местных нравов, — вмешался в разговор Давыдов. — Послал тут один из управляющих десяток девок алеуток в лес за ягодами, да сдуру и пригрозив выпороть их за леность. А те возьми да и утопись в море все до единой. Здешние туземцы, — пояснил он, — порку считают для себя позором, смываемым только смертью обидчика или своей собственной.

— Вот тебе и язычники, дикари! — удивился Резанов. — Да уж дикари ли эти люди с таким чувством человеческого достоинства?

Ужинали в столовой отведенного офицерам дома: пробовали китовое жирное мясо, брезгливо и недовольно фыркали. Строгий и подтянутый Хвостов, особенно интересовавшийся состоянием здешнего флота, рассказывал:

— Суда до сих пор строились в Охотске людьми, не имеющими ни малейшего о сем представления, самими промышленными или какими-нибудь корабельными учениками. Они же становились и к штурвалу, прозываясь старовояжными в отличие от новичков, именуемых казарами. Старовояжный идет по затверженному им в прежних вояжах курсу, по приметным местам. Это называется перехватить берег: из Охотска — берегом Камчатки до первого курильского пролива, дальше перехватывают какой-нибудь из первых Алеутских островов и идут вдоль гряды, или, как они говорят, «пробираются по-за огороду». Идут до начала сентября, а потом отыскивают песчаный отлогий берег, вытаскивают на него судно и зимуют… до самого июля. До Кадьяка, как правило, в один год не добираются, а бывали примеры, что еле доходили на четвертый. Лавировать не умеют, идут только с попутными ветрами или ложатся в дрейф.

На Кадьяке Резанову сообщили о благополучном прибытии «Невы» после отвоевания Ситхи и о том, что Лисянский после зимовки, двадцать дней назад, ушел в Ситху, чтобы оттуда направиться в Кантон, на встречу с «Надеждой».

Резанов заторопился, хотел застать «Неву» еще в Ситхе и потому решил ограничиться здесь лишь самыми необходимыми мероприятиями. Больше всего беспокоило духовенство. О его жизни на островах Резанов был осведомлен еще в Петербурге, так как прочитал не только все документы, имевшиеся в правлении, но и доносы и письма, посланные в разное время в синод. Привезенного же «Невой» отца Гедеона он знал по совместному путешествию как робкого, безобидного и недалекого человека.

Выслушав доклад Гедеона, Резанов позвал остальных монахов, Германа и Нектария, и, не подавая руки, строго сказал:

— Вами очень недоволен святейший синод. Господину прокурору его досконально известны все здешние дела: вмешательство ваше в распоряжения главного правителя, плохие, отнюдь не христианские, отношения друг с другом, из рук вон скверная работа по приведению в христианство язычников, по просвещению их и смягчению нравов в духе православной веры, наконец, леность и праздность, коей вы предаетесь. Считаю своим долгом предупредить, что в силу предоставленной мне власти я церемониться с вами не буду, и ежели вы когда-нибудь осмелитесь что-либо сделать без разрешения правителя или вмешиваться в гражданские дела, то пощады не ждите. От меня будет дано повеление немедленно высылать такого преступника в Санкт-Петербург, где за нарушение общего спокойствия будет он лишен духовного сана и примерно наказан, яко изменник отечеству.

Дружный грохот неожиданно упавших к ногам Резанова трех тел заставил его невольно вздрогнуть.