Владимир Иорданский - Африканскими дорогами

Вечером я присутствовал на приеме, организованном управлением западной зоны «Юнион миньер». В большом зале тихо играла музыка, черные официанты бесшумно скользили среди гостей, разнося подносы с коктейлями и сандвичами. Остро чувствовалось, что собравшимся здесь богатым «белым» глубоко безразлична судьба народа, которому они навязывали свою волю. Они и сами были слугами: одни — в распоряжении международной космополитической монополии, другие — государственного аппарата, и их помыслы были без остатка отданы делу, которым они занимались, — политическим интригам, производству, получению прибылей, собственной карьере. В лучшем случае они хотели бы быть умными хозяевами на этой земле, ни минуты при этом не сомневаясь, что и культурное превосходство, и богатство, и раса естественно предоставляют им место господ, а коренному населению отводят роль «дровосеков и водоносов», как говорят в таких случаях англичане.

В Элизабетвиль мы возвращались военным самолетом. По пути с аэродрома в город нам встретилось несколько грузовиков, переполненных людьми. В своем большинстве это были молодые ребята. В руках они держали копья и велосипедные цепи на деревянных рукоятках. Их лица были раскрашены желтой, белой и синей краской, а головы накрыты шапками из шкур обезьян либо диких кошек. Это молодежь балуба ехала на аэродром встречать своего политического вождя Жазона Сендве, который прибывал из Леопольдвиля.

Мой спутник-бельгиец с ужасом смотрел на это действительно не лишенное экзотики зрелище.

— Кто их сдержит? Кто сможет ими управлять? — шепотом бормотал он. — Ведь это анархия, это хаос!

Прошел год, и мне припомнились эти слова. Я находился в столице тогда еще королевства Бурунди — городе Бужумбура, откуда до конголезской границы рукой подать. Соседние области Конго были охвачены пламенем народной войны. Парни вроде тех, которых мы встретили у Элизабетвиля, теперь стали называться «симба» — «львы», и перед их отрядами в панике бежали солдаты регулярной армии. Лидеры «симба» выдвинули лозунг «второй независимости» — независимости от засилья связанных с империализмом продажных клик.

В Бужумбуре все разговоры неизменно касались событий в соседнем Конго. И вновь я услышал слова о хаосе и анархии. Но те, кто симпатизировал восставшим, обращали внимание на другое — в движении «симба» они видели попытку народа взять власть в свои руки.

Так несколько дней, проведенных в Катанге, позволили мне соприкоснуться с важнейшей проблемой современной Африки — проблемой освобождения от империализма, социального раскрепощения. Может быть, в том и состоит главная прелесть дороги, что явления, ранее известные из вторых рук, по рассказам и книгам, предстают в плоти и крови живой жизни.

Африка к югу от Сахары удивительно многообразна. Разнолика ее природа — зеленые просторы саванн, пересекаемые могучими полноводными реками, влажные, душные, полные пугающего мрака леса, над которыми возвышаются кряжи гор, громадные зоны полупустынь на подступах к Сахаре, где среди низкорослых мимоз и акаций разбросаны редкие деревни. Кажутся бесконечно разными уклады жизни, форма жилищ, песни и танцы, способы обработки земли, божества. Бывает, что разные века истории оказываются на африканской земле сосуществующими, воплощаясь в различиях быта иной раз соседних народов.

В Катанге я увидел современность. Но многое в Тропической Африке напоминало о далеком прошлом человечества.

В дни торжеств, когда, поднимая облака пыли по улицам северонигерийских городов, проносится конница эмиров, солнце искрами вспыхивает на серебре и бронзе конских сбруй, на стали мечей и копий. Черные, блестящие от пота лица всадников полускрыты белыми складками тюрбанов.

В Гане, при дворах ашантийских вождей, еще сохраняется средневековый ритуал. Вождя, сидящего на троне с массивной золотой короной на голове, облаченного в тканную из золотистого шелка тогу «кенте», обутого в отделанные золотом сандалии, окружают глашатаи, через которых он отдает приказания, сообщает о своих решениях, выслушивает жалобы подданных. Вокруг располагаются младшие вожди, представляющие зависимые от верховного вождя общины. Здесь же, у громадных «государственных» барабанов, придворные музыканты.

Не только в Нигерии или Гане, а во многих странах континента от прошлого уцелели и черты быта, и особенности культуры, и отдельные пережитки в области общественных отношений, позволяющие временами остро почувствовать атмосферу давно исчезнувших исторических эпох. Но нужно побывать на Мерчисонском водопаде, у истоков Белого Нила, в Уганде, чтобы перенестись поистине на тысячелетия назад, к тем временам, когда человек лишь начинал осваивать бескрайние просторы земли. Поездка по угандийскому северу в декабре 1969 года стала для меня подлинным путешествием во времени.

Я ехал к Мерчисонскому водопаду из Гулу, живописного, утопающего в зелени городка в краю, населенном племенами ачоли. Узкая дорога пересекала волнистую саванну с редко разбросанными, невысокими деревьями.

Кое-где за посадками кукурузы и бананов темнели крестьянские хижины под конусообразными травяными крышами, опускающимися почти до земли.

Постепенно холмы саванны становились все круче, крестьянские дома вдоль дороги попадались все реже, да и сама дорога превратилась в извилистую тропу. И вот позади остался шлагбаум, за которым начиналась территория окружающего Мерчисонский водопад заповедника. Прямо перед машиной на тропу выскочила антилопа с длинными, словно сабли, рогами, замерла на мгновение и, в мощном прыжке перемахнув через заросли придорожного кустарника, исчезла. Еще через пару минут за поворотом дороги показалось небольшое стадо слонов, равнодушно взиравшее на машину. Только крошечный слоненок, еле видный в густой высокой траве, испуганно бросился к своей спокойно стоявшей матери.

И все-таки самые сильные впечатления были впереди. От гостиницы, расположенной в центре заповедника на берегу Нила, можно на небольшом катере совершить поездку к Мерчисонскому водопаду. Она занимает около трех часов.

В этих местах река довольно широка. Катер движется зигзагами, от берега к берегу, с трудом преодолевая течение. На отмелях плещутся семьи бегемотов, в прибрежной траве прячутся крокодилы. Не привыкшие к опасности, они бросаются в воду, когда катер едва не задевает их своим бортом.

Чем ближе мы подплывали к водопаду, тем богаче становилась жизнь. К самой воде спускались черные, с массивными короткими рогами буйволы. Из чащобы на берег вышел громадный, словно выточенный из базальта, слон. Бегемоты медленно погружались в воду при виде людей, так что только их маленькие черные глаза выступали над водой. На прибрежных скалах гнездились орлы, цапли, марабу.