Тур Хейердал - Экспедиция Кон-Тики

Не успели мы оглянуться, как волны кругом достигли высоты пяти метров, а отдельные гребни шипели в шести, даже в семи метрах над ложбинами, вровень с топом нашей мачты. Согнувшись в три погибели, мы под вой и свист ветра в штагах выбрались из поскрипывающей хижины на палубу.

Чтобы защитить радиостанцию, мы накрыли хижину сзади и слева парусиной. Все, что лежало на палубе, хорошенько принайтовили, парус спустили и закрепили на рее.

Под сумрачным небом и океан стал темным и грозным, и. куда ни глянь, всюду белели барашки. Клочья пены длинными полосами расписали валы в направлении ветра, и всюду, где рушились гребни, на иссиня-черной поверхности бурлили зеленые шрамы. Ветер подхватывал брызги и нес соленый дождь. И когда каскады тропического ливня принялись хлестать океан, струйки, стекавшие у нас по лицу, тоже казались солоноватыми на вкус. Полуголые, продрогшие, мы возились на палубе, готовя плот к схватке со штормом.

Естественно, мы волновались, даже слегка оробели, когда увидели грозную тучу и ощутили ее дыхание. Но вот разыгрался шторм, и оказалось, что «Кон-Тики» играючи перелетает через любую волну. И поединок с непогодой вылился в увлекательный спорт, мы любовались яростью океана, с которой наш плот лихо справлялся, пробкой взлетая на гребни волн, так что бушующая стихия все время на несколько дюймов не дотягивалась до нас. В шторм у океана было много общего с горами. Как будто буря застигла нас среди голых седых вершин. Хотя мы находились в сердце тропиков, пляска плота на волнах, в вихрях водяной пыли, напоминала нам скоростной спуск по исчерченному сугробами склону.

От рулевого в такую погоду требовалось предельное внимание. Когда гребень волны поднимал нос плота, корма зависала в воздухе, чтобы в следующую секунду шлепнуться вниз и карабкаться на очередной вал. И если этот вал настигал нас прежде, чем предыдущая волна отпустила нос, могучие каскады с грозным ревом обрушивались на рулевого, но тут же корма опять взмывала вверх и бурлящая вода уходила в щели меж бревен, словно сквозь сито.

Мы подсчитали, что при обычной погоде, когда интервал между волнами составлял в среднем семь секунд, корма принимала в сутки около 200 тонн воды, которой мы почти не замечали, потому что она спокойно омывала босые ноги рулевого и так же спокойно уходила вниз между бревнами. Во время шторма на корму обрушилось за сутки больше 10 тысяч тонн воды — каждые пять секунд от нескольких десятков литров до двух-трех кубометров, когда и больше. С грохотом гребень падал на бревна, и рулевой оказывался по пояс в воде, чувствуя себя так, будто попал в бурную горную реку. Плот на секунду словно замирал на месте, весь дрожа, но тут же беспокойный груз, бурля, низвергался в море.

Герман то и дело выскакивал со своим анемометром из хижины, измерял силу шторма, иногда даже карабкался на качающуюся мачту, чтобы высоченные волны не мешали.

Только через сутки шторм понемногу сменился крепким ветром. Море по-прежнему кипело, и мы быстро шли на запад, почти все время под дождем.

Наконец ветер стих, зато рыба, казалось, осатанела. Море вокруг плота кишело акулами, тунцами, корифенами, у самых бревен мелькали ошарашенные бониты. На глазах у нас развернулась ожесточенная борьба за существование. Крутые спины вспарывали поверхность воды и ракетой неслись одна за другой; поминутно в волнах расплывались густые пятна крови. Схватка шла главным образом между тунцами и корифенами, причем корифена шла большими косяками и двигалась куда более прытко, чем обычно. Нападали тунцы. Глядишь — летит по воздуху семидесяти — восьмидесятикилограммовая зверюга, зажав в зубах кровавую голову корифены. Но хотя с каждой минутой становилось все больше корифен с зияющей раной в передней части спины, лишь некоторые из них спасались бегством, преследуемые тунцами, косяк в целом не отступал. Порой и на акул находило бешенство, они бросались на огромных тунцов и расправлялись с ними.

Мирные лоцманы словно в воду канули. То ли их сожрали разъяренные тунцы, то ли они попрятались в щелях между бревнами, а может быть, просто улепетнули подальше от поля битвы. Опустить голову в воду и посмотреть, куда они подевались, мы как-то не решались.

Пройдя на корму по сугубо личному делу, я пережил немалый испуг, после чего от души смеялся над собой. Мы давно привыкли к волнам в нашем ватерклозете, но когда вместе с волной меня шлепнуло сзади что-то большое, увесистое и холодное, я перестал соображать. И опомнился уже на штаге, по которому лез вверх, не сомневаясь, что на ягодице у меня висит акула. Корчась от смеха, рулевой Герман рассказал, что мне влепил хороший шлепок здоровенный тунец килограммов на семьдесят. Потом и Герман, и сменивший его Торстейн видели, как тот же упитанный баловник норовил вскочить на корму вместе с волной. Дважды он был уже на бревнах, но оба раза срывался за Сорт прежде, чем мы успевали поймать скользкую тушу.

А одна волна внесла прямо на палубу ошалевшую толстую бониту. С этой добычей и пойманным накануне тунцом мы решили порыбачить, чтобы навести хоть какой-то порядок в окружающем нас кровавом хаосе.

Слово дневнику:

«Первой схватила крючок и была извлечена на палубу шестифутовая акула. Только крючок забросили снова, его заглотала восьмифутовая акула, и мы вытащили ее. Опять забросили крючок, и опять подцепили шестифутовую акулу, уже подтянули ее к бревнам, но тут она сорвалась и ушла. Тотчас закинули снова, и началась схватка с восьмифутовой акулой. Мы втащили ее голову на бревна, но тут она перекусила все четыре жилы стального тросика и нырнула в глубину. Привязали новый крючок и вытащили на палубу семифутовую акулу. Теперь уже было опасно продолжать лов со скользких бревен на корме, ведь три акулы, которым давно полагалось испустить дух, все еще бились и щелкали зубами. Мы перетащили их за хвост на нос, и вскоре клюнул здоровенный тунец, с которым нам пришлось повозиться больше, чем с любой акулой, чтобы извлечь его из воды. Он оказался таким тяжелым, что никому из нас не было под силу поднять его за хвост.

А море по-прежнему кишело мечущимися рыбьими спинами. Еще одна акула попалась на крючок, но сорвалась прежде, чем мы смогли ее вытянуть. Зато потом мы успешно втащили на плот шестифутовую акулу. За ней последовала пятифутовая. Снова попалась шестифутовая, и мы ее вытащили. Забросили опять и вытянули семифутовую акулу».

После этого, куда ни ступи, на каждом шагу лежали акулы, которые судорожно колотили хвостом по палубе или стенкам хижины и яростно щелкали зубами. Усталые, измотанные после шторма, мы совсем запутались — какие акулы уже издохли, какие могли еще сомкнуть свою пасть, если их заденешь, и какие, сохранив силы, стерегли нас зелеными кошачьими глазами. Пять часов мы сражались с акулами и с тяжелым тросом, наконец устали и сдались; к этому времени вокруг нас на палубе валялось девять акул.