Луи Ружемон - Приключения Ружемона

Туземцы были убеждены, что бедняга не умер, а только вернулся на свою родину, в Царство Духов, откуда он приходил к ним, а так как он был великий и хороший человек, то, без сомнения, должен опять вернуться в образе птицы или какого-либо другого животного.

Я лично был о Гибсоне иного мнения, чем туземцы; даже в то время, когда сознание вернулось к нему и он был в полном уме, покойный производил впечатление человека весьма ограниченного, стоящего на очень низком уровне умственного развития и совершенно не культурного. В силу этого я и не придавал особенного значения тому, что он мне говорил. Если не ошибаюсь, он говорил, что экспедиция, в которой он участвовал, покинула Аделаиду с целью пройти сухим путем через весь Австралийский материк. Так как эта экспедиция была прекрасно снаряжена, то участники ее долгое время не нуждались ни в чем и не терпели никаких лишений; словом, все шло благополучно. Но вот однажды двое из них отлучились из лагеря для исследований страны и он, Гибсон, заблудился в пустыне. Он полагает, что уже тогда мозги его пострадали от влияния солнца, потому что в первую ночь он даже не подумал разыскивать своих товарищей и главную стоянку, а преспокойно улегся спать под деревом. На следующее утро он, однако, довольно ясно осознал весь ужас своего положения и скакал весь день безостановочно все вперед и вперед, не думая ни о пище, ни о питье, в надежде, что скоро доберется до главного лагеря. Так он гнал своего коня до самой ночи; когда же наступила ночь, то конь его был окончательно измучен, а он все также блуждал в пустыне, томимый мучительной жаждой до потери сознании, потому что запас воды, бывший при нем, давно уже истощился. Проснувшись поутру, он, к немалому своему ужасу, увидел, что лошадь ушла, оставив его в совершенно безвыходном положении. Что было с ним дальше, он совершенно не помнил. Иногда ему смутно припоминалось, что он искал воды, но почти бессознательно, и он шел, шел, сам не зная куда, пока не потерял сознания и не лишился чувств. Сколько времени он блуждал в пустыне, когда я нашел его, он положительно не мог сказать, потому что не знал даже ничего о том, каким путем он был спасен от верной смерти.

Этот несчастный являлся довольно типичным представителем типа австралийских пионеров по своей внешности: ростом немного выше пяти футов, физически прекрасно развитый, с длинной густой бородой лопатой и прямодушным, но не умным взглядом голубых глаз. Ему было не более тридцати лет.

Слушая мой рассказ о том, что мне пришлось пережить в последние годы, он выказал искреннее сочувствие и затем сказал мне, что если я когда-либо вздумаю вернуться в общество подобных мне людей, то должен буду идти на юго-восток, так как Аделаида лежит именно в этом направлении. Кроме того, он сообщил мне, что главный трансконтинентальный телеграф будет проведен с севера на юг, и советовал мне следовать вдоль телеграфной линии, так как это самый кратчайший и верный путь.

Здесь я позволю себе привести несколько выдержек из книги Жиля «Австралия, дважды пройденная», в которой изложены самим главой экспедиции некоторые подробности о Гибсоне.

Жиль совершил всего до пяти экспедиций, с целью исследования страны, в центральную часть Южной Австралии и в Западную Австралию, между 1872 и 1876 годами. О своей второй экспедиции, участником которой был злополучный Гибсон, Жиль пишет следующее: «Я уведомил своего друга, барона фон Мюллера, о неудаче моей первой экспедиции по телеграфу из Шарлотт-Ватерс, и он тотчас же энергично принялся за дело, так что в весьма непродолжительном времени собрал для меня новые средства, на которые я мог бы продолжать свои труды. В конце января 1873 г. я прибыл в Аделаиду, где собрал своих товарищей; а в начале марта мы не спеша тронулись с места, направляясь к Бельтана через Финис Спрингс до Пика. Здесь нас радушно встретили гг. Багот на Каттль-Стешен (Cattle Station, т. е. станция скота) и Блуд (Blood), член телеграфного департамента. Здесь мы оставили всю нашу поклажу и продали Баготу наш фургон или повозку, а себе купили двадцать вьючных и четырех верховых лошадей.

Здесь же ко мне подошел небольшого роста молодой человек и осведомился, помню ли я его. Он сказал мне, что его зовут Альф. Лицо его показалось мне знакомо, но я не мог припомнить, где видел его. Тогда он сообщил, что имя его Альф Гибсон и что он видел меня на северо-западном повороте Муррея, и просил взять его с собой. На это я сказал ему: „Хорошо, я согласен, но скажите, умеете вы ковать лошадей? Умеете вы ездить? Умеете вы голодать? Умеете ли терпеть жажду? И что вы скажете, если туземцы пожелают заколоть вас своими копьями?“ Он сказал мне, что знает все это и не боится туземцев. Конечно, этот Гибсон был не такого сорта человек, за которым я бы полез в болото, но люди были редки в то время и лишний человек не мешал мне, к тому же ему, очевидно, так хотелось отправиться с нами, что я согласился взять его с собой.

Экспедиция наша состояла теперь из четырех лиц: моей собственной персоны (Эрнеста Жиля), мистера Вильяма Генри Тишкинса, Альфа Гибсона и Джемса Эндрюса, при двадцати четырех лошадях и двух собаках.

В конце апреля или начале мая 1874 г. Гибсон и я направились к западу. Я ехал на Ра1Г ГЛаМ оГ Регг. п (название лошади), а Гибсон на высоком иноходце Вас1дег, третью лошадь мы пустили под вьюк, нагрузив ее двумя мехами воды, содержащими до двадцати галлонов воды, что составляет 90 литров. Едучи рядом с Гибсоном, я рассказывал ему о различных экспедициях с целью исследования разных стран, о постигшей их участи, в большинстве случаев довольно печальной. — „Почему это во всех этих экспедициях столько людей гибнет? — сказал Гибсон. — Я бы не желал умереть здесь, в пустыне, при каких бы то ни было условиях!“

Затем мы поужинали копченой кониной. Было уже довольно поздно и кони наши очень нуждались в отдыхе, а главное — в питье, особенно вьючная лошадь, которая всю ночь бродила около нашего лагеря, всячески стараясь добраться до наших запасов воды. Один небольшой мех с водой мы повесили на дерево и вот, моя кобыла прямо подошла к тому месту, где висел наш мех, и схватила его зубами так, что выбила пробку; вода, которой мы так дорожили, струей брызнула из меха. Теперь Гибсон стал каяться, что обменял иноходца на вьючную лошадь, с которой было довольно трудно, во-первых, потому, что она была тугоуздая, а во-вторых, грузная и ленивая. Во весь этот день дул знойный северный ветер, а на следующее утро, 23-го апреля, в воздухе чувствовалась какая-то странная сырость и меня мучило весь этот день какое-то тяжелое предчувствие, подобное, вероятно, тем предчувствиям, какими обладали древние авгуры, так как после этого дня я уже не видал Гибсона.