Луи Буссенар - Охотники за каучуком

— Диого!.. Это Диого!..

— Он самый, — громогласно подтвердил негр, продолжая хохотать.

— Но кто же… кого же… мертвец-то кто? — пробормотал потрясенный Геркулес.

У людей такого сорта, особенно если они попадают в ловушку, реакция мгновенная.

Не проронив больше ни слова, даже не взглянув друг на друга, заговорщики зарядили ружья и нацелили их на усмехавшегося вождя.

Тот стремительно выбросил вперед руку с револьвером и трижды выстрелил.

Трое мулатов упали как подкошенные. Остальные, ослепленные вспышками, невольно отступили, замешкавшись. Тут же в окна просунулись пять или шесть стволов, направленных в сторону растерявшегося отряда.

— Бросить оружие, негодяи! — скомандовал негр, держа их под прицелом. — Еще слово или движение, и вы умрете.

— Что ж, в конце концов, он мог бы нас убить на месте, — обратился к сообщникам господин Луш, выступавший всегда за мягкие методы. — Лучше выполнять его требования. Ну же, ну!.. Приходится спасать шкуру. Хорошо, хорошо, мы сдаемся…

И первым бросил ружье.

— А остальные что же? Быстрее! — грозно подгонял Диого. — Теперь выходите по одному — и без фокусов, а то я вас живьем поджарю.

Опозоренные, раздавленные, ошалевшие от неожиданности и ужаса мерзавцы, подчинившись приказанию жуткого негра, медленным шагом покинули западню, так и не поняв, почему они туда попали.

Сторонники вождя схватили их у выхода, крепко связали по рукам и ногам и застыли в ожидании новых команд.

Диого веселился как сумасшедший. Сквозь уродливые черты проглядывала жуткая радость, заставляя пленников содрогаться.

Он вплотную подошел к перепачканному кровью Геркулесу и сказал ему, усмехаясь:

— Значит, это твоя работа, толстячок? Постарался, ничего не скажешь. Как мясник разделал, а! Ты, кажется, хотел узнать, кого же так обработал? Сейчас увидишь.

Главарь подал знак, и двое из команды, торопливо обрезав веревки гамака, вынесли его вместе с трупом и положили на землю.

Диого схватил факел, сдернул покрывало и осветил искаженные черты хорошо знакомого всем лица.

— Жоао!.. Это был Жоао! — закричали в смятении каторжники.

— Жоао собственной персоной, несчастный предатель. Да, это он всыпал мне в водку одурманивающее зелье, чтоб усыпить и отдать во власть вот этого палача-любителя.

Но друг Диого все видит. Он улучил момент и поменял местами свою чашку и чашку соратника. Тот уснул, а Диого уложил его в свой собственный гамак, подозревая, что эта невинная шутка вряд ли разыгрывалась только для того, чтоб погрузить вождя в сладкий сон.

Уж не знаю, каким надо быть наивным, чтоб попасться в столь примитивную ловушку! Плохого вы выбрали себе союзника, а кроме того, должны были бы давно знать, что я никогда никому не доверяю.

Однако поговорили, и хватит… Вы все знаете. Довольны? А теперь спокойной ночи! До завтра останетесь тут. Будете спать вповалку, живые и мертвые. И без шуток! Здесь охрана лучше, чем на вашей каторжной посудине «Ля Трюит». Завтра увидимся. Итак, счастливых снов, дорогие мои!

Трагедия кончилась, настало время комедии. Порадоваться тоже нужно, а развлечения так редки в этом чертовом краю.

Попляшем. Музыку заказываю я!

Диого не доверяет никому и оказывается прав. — Приготовления к казни. — Порка. — Геркулес выполняет роль палача. — Отвага мулатов и трусость белых. — Еще один круг. — Палач становится жертвой. — Как Диого придумал освободить привязанного, не дотрагиваясь до веревок, — стоит только обрубить конечности. — Неумолимая жестокость. — Цинизм. — Изувеченный сообщниками. — Как Диого снова избежал смерти. — Мулат едва не отомстил негру. — Подвешенный за руку. — Живой и полумертвец. — Посыльный. — Тайна.

Итак, Диого проявил завидную мудрость, лишив всех без исключения своего доверия. И прежде всего «преданного» Жоао.

Конспирация, вопреки тому, что происходит обыкновенно, соблюдалась неукоснительно. И предательства не было. Тем, что Диого остался в живых, он был обязан исключительно своей проницательной изворотливости цивилизованного дикаря. Он исходил из принципа, принимаемого за аксиому [119] Аксиома — что-либо само собой разумеющееся, не требующее доказательств. , который на разных языках, у разных народов, в разные времена формулировался следующим образом: «Недоверие — мать безопасности». И негр установил целую систему неустанного наблюдения за ближайшими сподвижниками, невзирая на их протесты и заверения в преданности.

И хорошо сделал — расслабься он на миг, неминуемо погиб бы под саблями мулатов и беглых каторжников.

Можно догадаться, о чем думали те из них, что остались в живых, в ночь после кровавых событий. Валяясь бок о бок с трупами на земляном полу шалаша, они с тревогой ожидали решения собственной участи.

Им было известно, как лют и беспощаден враг, как он изобретателен в пытках. Неудачливые мятежники не сомневались, что имеют дело с человеком, лишенным, как и они сами, любых предрассудков, и потому могли опасаться, не без основания, страшной расплаты.

Очень скоро они узнают, что их ждет…

Ночь тянулась мучительно, и все-таки она прошла.

Полчаса, как совсем рассвело. Из оживленного вопреки обыкновению селения доносился смутный гул. Те, кто не принимал участия в охоте на заговорщиков, с интересом слушали рассказы о недавнем происшествии и о том, чем оно закончилось. Они возбужденно комментировали события, от души веселясь, а может, только притворяясь, что веселятся, во всяком случае, производя много шума.

Впрочем, все с удовольствием предвкушали развязку драмы. Учитывая характер вождя, можно было не сомневаться — спектакль будет волнующим.

Вскоре бледных, дрожавших от страха пленников вывели из их временной темницы и выстроили под манговым деревом.

Диого ожидал в окружении говорливых, суетившихся негров, успевших уже хорошенько хлебнуть тростниковой водки, — вождь решил, что по такому случаю нелишне будет подогреть энтузиазм подданных.

Речь вовсе не шла о расследовании, суде или просто создании самой примитивной судебной комиссии. Диого — единовластный господин, он сам вместо трибунала выносил решения, которые обжалованию не подлежали.

Пленников заведомо признали виновными. Оставалось лишь узнать, каково будет наказание.

Кое-кто из присутствовавших, без сомнения, получил указания вождя. Стоило тому подать знак — вперед выступили исполнители его воли.

Каторжников и мулатов схватили, одним рывком сорвали с них одежду, обнаженных швырнули ничком на землю и привязали за руки и за ноги к заранее вбитым кольям.

Лишь Геркулеса не коснулись эти зловещие приготовления. Его, напротив, освободили от пут, и он стоял теперь относительно свободно, но при этом плотно окруженный неграми.