Луи Буссенар - Приключения маленького горбуна

Путешествие было ужасным. Когда мадам Марион с измученными детьми сошла на землю, у нее оставалось лишь 25 франков. Не теряя ни минуты, она отправилась в Главное управление тюрем и мест заключения, поговорить с директором. Судя по внешнему виду, чистой и элегантной одежде, никому и в голову не пришло, что белая женщина с детьми — жена каторжника. Ей повезло — господин директор оказался на месте. У него был усталый и равнодушный вид, как у всех колониальных функционеров, праздно проводящих время на службе. В двух словах мадам Марион рассказала ему о своем деле и попросила разрешения повидаться с мужем. По мере того, как она говорила, брови главного управляющего ползли вверх, и лицо становилось все более суровым. Наконец он переспросил:

— Как зовут вашего мужа?

— Андре Марион, сейчас он в Сен-Лоране.

Услышав имя Мариона, мужчина вскочил и, потеряв контроль над собой, заорал:

— Послушайте, дорогуша, ваш муж — опасный преступник! Он только что пытался совершить побег, искалечил двух наших охранников… К счастью, его поймали. Теперь его песенка спета!

— Скажите, месье… Что ему за это будет? Ведь он был осужден без вины!

Директор разразился страшным хохотом, как будто ему только что рассказали анекдот.

— Без вины! А! Хорошая шутка! У меня тут пять тысяч заключенных, и все говорят одно и то же. Их послушать, так они заслуживают орден Почетного легиона [42] Орден Почетного легиона — высшая государственная награда во Франции. .

— Месье! Умоляю вас, разрешите мне встретиться с ним! Мы приехали сюда издалека с одной только надеждой увидеть и поддержать Андре. Вы не поверите, что́ нам пришлось пережить. Я хочу разделить с ним все тяготы и лишения каторги. Ничто меня не пугает: ни усталость, ни боль, ни стыд, только бы быть вместе. Я сочту это за счастье.

Но у главного управляющего тюремной администрации было каменное сердце. Оставаясь глухим к мольбам несчастной женщины, он безразличным голосом ответил:

— Ничем не могу помочь вам, бедняжка… Через десять дней вашего мужа будут судить… Возможно, приговорят к смертной казни… Кроме того, вы здесь без разрешения властей и ваше присутствие недопустимо на территории колонии. Возвращайтесь во Францию. Я распоряжусь, чтобы вас проводили на пароход, который отправится через пять дней.

— Месье, это ужасно то, что вы…

— Не настаивайте! Вы поедете добровольно, или я вас заставлю. Да, заставлю.

— Но вы обрекаете нас на нищету… на смерть!

— Нищета, смерть… Меня это не касается.

Отчаявшись, мадам Марион вышла из кабинета и, взяв детей за руки, пошла куда глаза глядят. До вечера они бродили по улицам Кайенны, пока не оказались около рынка на берегу канала. Малыши жаловались на жару и усталость. Симпатичная мулатка выглянула из хижины и позвала их. Как они были добры, эти скромные люди! Женщина пригласила их войти, предложила поесть и отдохнуть, извиняясь за убогость своего жилища. Она рассказала, что ее приятель, тоже цветной, сидевший тут же в углу, недавно вернулся из мест заключения. Мужчина внимательно слушал рассказ незнакомки, жалел ее, искренне считая, что она гораздо несчастнее прокаженного в лепрозории [43] Прокаженный — страдающий инфекционной кожной болезнью — проказой (лепрой); лечение проводится в специальных изолированных больницах-интернатах — лепрозориях, где пациенты, как правило, находятся пожизненно. . У него был большой опыт по части жития на каторге, и он не мог рассказать ей ничего утешительного.

Мадам Марион хотела немедленно отправиться в Сен-Лоран, чтобы увидеть судей, в чьих руках находилась жизнь ее мужа, и показать собранные документы. Нужно было умолить, разжалобить их, может быть, даже вырвать силой прошение о помиловании.

Плыть по морю не представлялось возможным. Власти могли помешать их отъезду и вернуть во Францию. Оставался лишь один сухопутный вариант. От Кайенны до Сен-Лорана было 50 лье [44] Лье — мера длины, давно устаревшая, равнялась 4,5 км. по берегу через всю страну.

— Пятьдесят лье… по пять лье в день, это займет десять дней! Мы отправимся завтра! Да, мои дорогие? — обратилась отважная бретонка к своим малышам.

— Да, мамочка, конечно, — в один голос отвечали сын и дочь. — Пойдем пешком! Мы будем мужественными и смелыми, чтобы найти папу… Вот увидишь!

И трое путников пошли по неизведанной дороге, время от времени встречая телеграфные столбы да группы людей из движения за освобождение. Они питались как попало, спали прямо на земле и ни на что не жаловались. Но судьба оказалась беспощадна к героической молодой женщине, и ей не суждено было добраться до Сен-Лорана. Адская земля Гвианы стала ее вечным домом.

Новые переживания. — Главная монахиня. — Сострадание. — Комната в госпитале. — Казематы. — Героический поступок. — Через окно. — Часовой. — Забор. — Отец и сын. — Свет надежды. — «Кто идет?» — Выстрел. — Тревога.

Конвоир отвел детей в госпиталь. Там было полно народу: солдаты слонялись без дела, каторжники работали, выздоравливающие прогуливались. Все с любопытством смотрели на заплаканных, держащихся за руки ребятишек, думая о том, за что их могли арестовать и доставить в это Богом забытое место. Больше всего мальчику и девочке хотелось спрятаться от внимательных взглядов незнакомых людей.

Охранник поприветствовал главную монахиню, приложив к козырьку руку, и басом произнес:

— Сестра моя, господин председатель просит вас присмотреть за этими детьми.

— Кто они? — удивленно спросила пожилая женщина.

— Похоже, сын и дочь номера двести двенадцатого, которого только что приговорили к смерти.

Услышав эту новость, маленький горбун и его сестра громко заплакали.

— Замолчите! Замолчите немедленно! — раздраженно произнесла главная монахиня и укоризненно посмотрела на солдата: — Вы что, не понимаете?

Погладив детей по головкам и ласково приговаривая, она отвела их в большой зал, который служил приемной.

— Они хотят убить папу! Я тоже хочу умереть! — всхлипывала Лизет.

— Мама умерла по дороге… Палачи! Они убьют его! Он ничего не сделал… Папа, бедный наш папа! — вторил ей маленький горбун.

На протяжении сорока лет монахиня видела только преступников. Горе беззащитных маленьких существ тронуло ее душу. Невозможно было спокойно видеть слезы и слышать безутешные рыдания. На строгом морщинистом лице появилось сострадание, и бесцветные губы произнесли:

— Надзиратель, должно быть, ошибся… Вашему папе ничего не сделают… Бог не допустит, чтобы вы остались сиротами…

Но перед глазами детей стояли лишь мрачные лица судей и конвоиров да барьер, за которым сидел отец. Нервы их были на пределе. Продолжая плакать, Лизет бросилась на пол. Брат опустился рядом с ней и обнял.