Николай Алексеев - Зимовка на «Торосе»

— Когда хотите, рады всегда будем, и примите это не как комплимент, а просто как хорошее товарищеское приглашение.

— Ну, еще раз спасибо. А отдохнуть обязательно приедем — удобно у вас здесь.

Много и крепко жали руки нашим гостям «торосовцы», прежде чем их самолет покатился, набирая скорость, по бухте Ледяной. Прощальный круг над судном, и краснокрылая птица скрылась вдали. Самолет взял с собой на юг топографа Черниченко и моего лучшего друга и помощника на зимовке Сергея Федоровича Рюмина. Жаль мне было расставаться с этим прекрасным товарищем, но пошатнувшееся здоровье заставило его покинуть «Торос» прежде, чем он завершил все свои работы.

Через полчаса после вылета самолета отряд в 12 человек направился в пролив Фрама с двумя триангуляционными знаками, которые надо было установить на острове Нансена и в заливе Бирули. Для сокращения пути транспорт направился прямо через горы острова Боневи и через пару часов был уже у входа в пролив Фрама, как вдруг сразу поднялся свирепый встречный ветер с пургой. В каких-нибудь 10—15 минут все завертелось в таком вихре, что продвигаться дальше было нельзя. Двое нарт с грузом были оставлены на льду, а люди, подгоняемые попутным ветром, скорым шагом направились к «Торосу». Частые прогулки с песцовыми капканами заставили нас изучить остров Боневи настолько подробно, что даже в слепящих вихрях пурги боцман Нечаев, как по нитке, вывел весь отряд к нашей береговой базе. Отсюда до корабля уже вела «путеводная» проволока.

— Где Махоткин, что с ним? — опросили мы сразу же, как только взошли на судно.

— В порядке. Василий Михайлович уже на Стерлегове, — успокоил, всех радист.

Пурга в самом начале развертывания наших весенних работ была более чем досадна. Хотя температура воздуха и держалась на уровне —30—40° и зима как будто бы и не собиралась уступить свои права, но на календаре стоял уже апрель, и хоть чисто условно, но мы чувствовали приближение весны. Хотелось двигаться, отмечать каждый день на графике выполненных работ наши крошечные победы над белыми пятнами архипелага, а вместо этого приходилось сидеть в тесных каютах.

Только через семь суток погода утихомирилась и с «Тороса» в разные стороны направились отряды с тяжело нагруженными нартами с продовольствием, палатками, знаками и прочим для проведения триангуляционных работ. Нашей первоочередной задачей было расставить по всему району деревянные пирамиды, служащие триангуляционными знаками. С каждой пирамиды должны быть видимыми не менее, чем три соседние. Все углы между триангуляционными знаками измерялись с большой точностью теодолитами. Один из знаков стоял на месте астрономического пункта, т. е. для этой точки на местности были известны ее широта и долгота. От этой точки до ближайшего соседнего знака, стоящего в расстоянии 2—3 километров от астропункта, измерялся «базис», т. е. расстояние между этими знаками. Измерение делалось с точностью до миллиметра. Кроме базиса, от астропункта определялось направление на ближайший знак. Далее путем только одних вычислений можно было по измеренным углам между знаками, известному базису и его направлению (азимуту) получить точные координаты каждого знака и перенести все эти точки на карту. Вся эта работа в целом создавала «опорную сеть», к которой привязывались и промер и топографическая съемка. Работа требовала от своих исполнителей особой аккуратности и точности, так как малейшая ошибка в любом измерении, входя составной частью во все вычисления, искажала всю систему, и карта тогда получалась неверной.

Физически работа была чрезвычайно тяжела из-за необходимости развозить на большие расстояния и по горам такие знаки, чтобы они, во-первых, были хорошо видимы с расстояния до 7—10 километров и, во-вторых, могли противостоять свирепым ветрам, так часто проносившимся над архипелагом. Всего нам предстояло установить 40 знаков, из которых самый маленький все же должен был иметь в высоту не менее 5 метров. Еще зимой мы выполнили заготовку, и теперь на каждой нарте лежали составные части знаков для их сборки на месте установки.

В 10 часов утра я, геодезист Михаил Иванович Цыганюк, гидролог Рахманов и матрос Карельский с нартами, нагруженными тремя знаками, палаткой, спальными мешками и пятидневным запасом продовольствия, вышли в поход до мыса Де-Колонга, т. е. до самой западной точки нашего района работ. Всего предстояло пройти, в оба конца 100 километров по прямой линии. Одновременно с нами вышли отряды для установки знаков на полуострове Еремеева и в заливе Бирули.

Стоял мертвый штиль при морозе в —32°. Пролив Фрама мы прошли сравнительно легко, но уже за заливом Бирули лямки начали так сдавливать грудь, что перерывы похода для отдыха пришлось делать через каждый час. После 20 километров пути пришлось сделать более длительный привал. Люди улеглись на снегу, глубоко дыша через закрывающие рот шарфы, глотать морозный воздух без такой предохранительной «перегородки» было как-то неприятно и даже больно. От подошв валенок в первую минуту лежания шел пар, а потом они быстро покрылись толстым слоем инея.

— Что же, чайку сообразим? — предложил Ганя Карельский, коренастый здоровяк, которого, казалось, не только двадцати-, но и стокилометровым походом не свалишь с ног.

— Дело, давай примус!

Пользуясь мертвым штилем, мы прямо под открытым небом устроили чаепитие. Странное впечатление производит эта процедура на свирепом морозе. И огонь примуса и кипяток были очень горячи, но радиус распространения их тепла был настолько ограничен, что, например, накачивать примус можно было только в перчатках, и даже за ручку кружки с горячим чаем браться голой рукой совсем не рекомендовалось. Крепкий чай с вином удивительно приятно наполнял все тело какой-то силой, но не хотелось вставать, чтобы опять лямки тяжелых нарт не начали давить на грудь и плечи. Однако время шло, солнце быстро катилось к закату, надо было итти дальше.

— Вот там впереди низкий мысок виднеется, наверно это входной в бухту Носова, под ним и лагерь разобьем.

Снова медленно шагаем, изредка перебрасываясь короткими репликами. На ходу холода не чувствуем, и только обледенелые шарфы, закрывающие рот, и блестящий ореол инея вокруг лица на шапках говорят о том, что в воздухе держится отрицательная температура, измеряемая не одним десятком градусов. Солнце ушло за горизонт. Изумительные по красоте сумерки померкли, быстро наступила ночь, а до видневшегося мыса Носова расстояние как будто бы ничуть и не уменьшалось. Отдыхать мы приостанавливались все чаше и чаще — силы иссякали.

— Ну, до мыса не дойти. Давайте к берегу, там и переночуем.

Мои спутники не возражали. Ноги налились таким свинцом, что казалось, напади сейчас на нас хоть целое стадо медведей, никто бы не сделал и лишнего шага, а так в упор и начал бы отстреливаться. Из темноты вынырнул какой-то торос, за ним смутно угадывался силуэт берега.