Евгений Спангенберг - Заповедными тропами

Ловушка поставлена. Я лежу на кушетке в темной комнате и жду сигнала. Но кругом тишина; монотонно постукивают стенные часы; иногда доносится шум улицы. Я стараюсь не спать, но мысли мои путаются. И вдруг я вздрагиваю и поднимаюсь на кушетке. Вероятно, я спал, а если спал, то что меня разбудило? Я зажигаю электричество и бросаю взгляд на ловушку — она захлопнута.

Тогда я вскакиваю, ставлю ящик на стол и, осторожно приоткрыв крышку, заглядываю в ящик. Через узкую щель я узнаю своего старого питомца-хомячка. Зверек перепуган, но, как и когда-то, он сидит на задних лапках и угрожающе скрежещет своими зубами.

Больше года, ничем не выдавая своего присутствия, беглец-хомячок прожил в моей московской квартире. Из лоскутков материи, бумажек, когда-то утерянного шарфа и шкурок мышей за книжным шкафом хомячок устроил себе гнездо. Из своего убежища осторожный зверек, видимо, выходил только ночью, когда все спали. Собирая случайно упавшие на пол кусочки хлеба и рассыпанные из клетки с птицами зерна, беглец не только кормился, но и делал запасы впрок. Мне интересно знать, как бы вы поступили, читатель, со зверьком на моем месте?

Пойманный хомячок прожил у меня в ящике ровно сутки. На следующий вечер я открыл крышку и выпустил оттуда хомячка. Но выпустил его не на волю, а опять в свою квартиру. Ведь он не доставлял мне никакого беспокойства. Видимо, он был даже полезен, так как за время его пребывания в квартире совершенно исчезли домашние мыши.

В широкой котловине среди бугристых песков, где мы расположились лагерем, помещался крупный городок грызунов-песчанок. По меньшей мере на пятьдесят метров кругом вся почва, поросшая мелким саксаулом и усыпанная отмершей растительной ветошью, была сплошь изрыта зверьками. Бесчисленные норки шли в различных направлениях, их ходы перекрещивались и соединялись, представляя собой сложный лабиринт, в котором, вероятно, и самим обитателям было нелегко разобраться. Когда после дневной стоянки я проснулся от громкого свиста зверьков и выбрался из палатки, десятки потревоженных песчанок побежали к своим норкам. Здесь, чувствуя себя в безопасности и готовые в любую секунду скрыться в подземном убежище, они поднимались на задние лапки и с любопытством рассматривали нарушителей покоя. Однако на протяжении последней сотни километров, пройденных нами по пескам Кызылкумов, мы встречали песчанок так часто и они так надоели нам своим назойливым свистом, что я перестал на них обращать внимание.

И сейчас меня интересовали не наши многочисленные соседи, а крупное гнездо какой-то птицы, устроенное на широких ветвях старого саксаула. Оно виднелось в километре от нашего лагеря. Захватив палку, я зашагал в том направлении. Но на этот раз я не достиг цели.

Не прошел я и половины расстояния, как под моей ногой подалась рыхлая почва, и я по колено провалился в нору песчанки. Конечно, это не могло задержать меня надолго — не в этом дело. В момент, когда под моей тяжестью, поднимая пыль, рухнуло подземное жилище, из него выскользнул какой-то длинный пестрый зверек и в ту же секунду исчез в соседней норке песчанки. Из-за пыли и быстроты движения я не рассмотрел его как следует. «Вероятно, перевязка», — подумал я и, отойдя несколько в сторону, стал следить за норкой, где скрылось животное. И не напрасно. Вскоре любопытство неведомого зверька побороло страх, и из норы появилась пестрая белобровая мордочка. Прошло минут пять, я не двигался, и смешной зверек, продолжая следить за мной своими иссиня-черными глазами, осторожно вылез наружу. Извиваясь как змея, он на брюхе прополз около метра и вновь скрылся в следующей норке песчанки. Я же, не отрывая глаз, все время следил за этим странным, оригинальным животным. «Нужно поймать живьем», — решил я и, заткнув нору палкой, спешно зашагал к лагерю за кетменем и лопатой.

Однако, раскопав значительный участок почвы, я потерял надежду. Нора, куда скрылся зверек, вскоре соединилась с многими другими норками — несомненно, я бессмысленно тратил силы. Какова же была моя досада, когда я, решив передохнуть, случайно взглянул в противоположную сторону. В одной из норок я увидел пеструю голову перевязки. Зверек с нескрываемым удивлением и любопытством следил за моей бесполезной работой. Но и раскопка второй норы не увенчалась успехом. Интересующий меня зверек так и не попал мне в руки.

Перевязка в высшей степени своеобразное и довольно редкое животное. Несмотря на широкое распространение, его мало кто знает. Он встречается в южных частях нашей страны, в степных и пустынных местностях, где поселяется в норках и питается довольно крупными грызунами. Строение и особенно окраска зверька настолько характерны, что позволяют отличать его безошибочно от других животных. Величиной с белку или несколько крупнее ее, тонкий и гибкий, он обладает короткими ножками и очень длинным пушистым хвостом. Ноги и вся нижняя часть тела зверька покрыты черным мехом, напротив — голова и спина пестры, окрашены в черный, белый и рыжий цвета.

После моей первой встречи с этим животным прошло больше года.

Как-то раз я со своим знакомым, местным охотником, бродил в тамарисковых зарослях, тянувшихся вдоль арыков. Время от времени наша собака Динка вспугивала фазанов. Фазан взлетал с характерным шумом и криком, гремел выстрел, и убитая птица падала в поросли.

Уже время близилось к полудню, и жара давала себя чувствовать. Мы устали и хотели возвращаться домой, как вдруг раздался громкий визг собаки.

Пробравшись сквозь низкий кустарник, я выбежал к арыку. На противоположной стороне его раскинулась глинистая поляна, поросшая редкими чахлыми кустиками. Там, наполняя окрестности дикими воплями, как сумасшедшая трясла головой и вертелась на одном месте наша собака. «Наверное, укусила змея», — мелькнуло у меня в голове, и я, перескочив арык, бросился на помощь животному.

К счастью, мое предположение не оправдалось. В поисках фазана Динка случайно наткнулась на молодого зверька перевязку, а тот не то с перепугу, не то от избытка дерзости вцепился ей в морду. Маленький задорный хищник, держась зубами за собачью губу, летал в воздухе. Каждую минуту он мог разжать свои челюсти и, сорвавшись с собачьей морды, исчезнуть среди зарослей. В тот момент больше всего я боялся этого и, кинувшись к собаке, схватил перевязку. Извиваясь как змея, взбешенный зверек искусал мои руки, а освободившаяся собака отбежала в сторону и, слизывая кровь с пораненной морды, обиженно и недоверчиво поглядывала в мою сторону.