Евгений Спангенберг - Заповедными тропами

После того как я однажды посетил деревеньку Рвеницы, затерянную среди лесов и болот, меня стало тянуть туда постоянно. Совсем недалеко от Москвы, а места глухие и в охотничьем отношении превосходные. Поздно вечером сядешь в поезд в Москве, заснешь, а наутро, не успеешь и дороги почувствовать, как разбудит голос проводника.

— Вышний Волочек! — выкрикивает он, проходя по вагону и всматриваясь в сонные лица пассажиров, как будто на них написаны станции, куда они едут. — Кто до Вышнего Волочка?

Впопыхах выскочишь на платформу и спросонья никак не сообразишь, что же дальше делать? А делать ясно что. До Рвениц не так уж далеко. Есть попутная подвода — ею доедешь, нет — пешком двенадцать километров отшагаешь и, кроме удовольствия, ничего не получишь. Дорога идет сквозь старый сосновый лес и только у самых Рвениц вдруг вырывается на широкий простор лугов и полей, среди которых на берегу речки и стоит деревенька. Совершаешь этот переход ранней весной — над головой беспрерывно поет лесной жаворонок, юла, чуфыкают и бормочут по сторонам тетерева, иногда в болоте громко закричит белая куропатка. Осенью идешь — обязательно подымешь с дороги выводок глухарей или тетеревят, да не один, а в двух-трех местах. Но это только преддверие охотничьего рая; за Рвеницами в болотах, лесах и на озерах еще совсем недавно дичи встречалось очень много, и не только пернатой, но и зверя. Попадались иногда медведь, выдра и очень часто косули. Охота на косуль, правда, запрещена, но зато вволю косуль посмотришь и их рявканья наслушаешься.

Вспоминается мне, однажды заблудился я в лесу — никак не могу к Рвеницам выбраться, а уж вечер. Топтался я по лесу, топтался — все старался выйти к речке, но выйти не удается, хотя и хорошо знаю ее направление. Махнул я рукой и решил переночевать в глухом ельнике. Погода стояла ясная, теплая, я развел костер, испек в золе крякового селезня и, лежа на еловом лапнике и глядя на костер, сначала поужинал, а затем предался отдыху. Ночь выдалась и без того темная, а привыкнув к яркому костру, я не видел даже елей, окружавших мой лагерь со всех сторон. Впрочем, это и не имело никакого значения, все равно надо было ложиться спать.

Только примостился я у костра, укрылся курткой, дремать стал, вдруг слышу — козел рявкнул. Кто не слышал, как косуля рявкает? Заслышав голос в ночное время, никогда не поверишь, что красивое и грациозное животное может издавать такие мощные звуки. Рявкнет косуля, и дикий звериный крик широко разнесется по дремлющему, молчаливому лесу, проникнет в самые глухие чащобы, далеко откликнется эхом. И хотя всему четвероногому населению леса ясно, что это рявкает безобидная косуля, но, заслышав его, замрет робкий заяц, остановится и чутко прислушается вышедшая на охоту лисица.

Минуты две прошло, как закричала первая косуля, и в ответ ей со всех сторон зарявкали звери, их голоса смешались, весь лес заполнился ими. Потом сразу все замолчали, затих лес — только в ушах продолжало звенеть. Тут я и понял, что под Рвеницами косуль очень много, и если этого осторожного зверя встречаешь не так уж часто, то прежде всего по своей вине.

Нет для человека в лесу ничего страшного, вот он, не боясь, и ломится, как медведь, сквозь лесную чащу. То ветку зацепит, то ступит на сухой сучок, и тот на весь лес под ногой хрустнет. Конечно, при таких условиях все лесные обитатели спешат убраться от беспокойного пришельца. Однако о косулях я начал не случайно. Был у меня один замечательный случай, связанный с косулями; о нем я и хочу сейчас рассказать.

Как-то приехал я в Рвеницы в самом начале августа, то есть к открытию осенней охоты, и по старой привычке поселился у одной знакомой семьи, где всегда останавливался. Целые дни брожу по лесу, по болотам, иногда поеду на лодке за утками, а ветром после ужина заберусь на сеновал и до следующей зари сплю как убитый на душистом сене. Для меня такая жизнь — лучший отдых, никакого курорта не надо. Однажды неподалеку от деревеньки нашел я выводок глухарей, но глухарята оказались маленькими, и я, хорошо заметив это место, до поры до времени решил их не тревожить. Мне хотелось добыть несколько подросших глухарят, и не так для мяса, как для шкурки; я решил подобрать молодых петушков со сменяющимся оперением. Для этой цели найденный выводок был вполне подходящ. Хотя иной раз я и сталкивался с охотниками, но у меня была уверенность, что этих глухарят не найдут другие. Уж очень глухое и трудное было место, где держался этот выводок.

На много километров вокруг тянулось унылое моховое болото, заросшее корявым, угнетенным, но густым сосняком. Трудность ходьбы, страшное однообразие и почти полное отсутствие дичи заставляло прежде меня, да и других охотников, обходить это унылое место. Час идешь по болоту, проваливаясь по колено в мох и в воду, а впечатление такое, как будто на одном месте топчешься. Любой клочок леса на много километров как две капли воды похож на другой. И вот среди этого убийственного однообразия возвышалась узкая небольшая грива. Под Вышним Волочком такие гривы обычно называют релками. Грива начиналась неподалеку от речки и неширокой полосой уходила в глубь болота, наверное, метров на семьдесят. Сравнительно сухая почва гривы заросла густым черничником, к соснам примешивались небольшие елочки, молодые березки, осинки, но деревья были невысоки, и весь этот темный участок леса издали как-то не выделялся среди сосняка болота. Можно было пройти мимо него совсем близко и не предполагать, что рядом скрывается сухая релка. Вот я и решил, что никто из охотников не найдет этой гривы и что поселившийся здесь глухариный выводок сохранится.

Мое предположение полностью оправдалось. Ничем не тревожимый глухариный выводок продолжал держаться на одном и том же месте. Прошло недели две, и я, рассчитав, что глухарята достаточно подросли и оперились, отправился на знакомую релку. Из дому я вышел около двух часов и, дойдя по берегу речки до замеченного мной места, свернул в сторону и вскоре выбрался на знакомую релку. Весь выводок в этот момент собрался на черничнике и поднялся почти из-под самых ног.

Первым же выстрелом убил я молодого петушка-глухаренка; выбрав удобное сухое местечко, уселся на большую кочку среди черничника, прислонил к дереву свое ружье и, положив глухаренка себе на колени, стал не спеша снимать с него шкурку. Снять шкурку с птицы для меня пустяки — вся процедура займет самое большее десять минут. Но на этот раз я решил растянуть свою работу, по крайней мере, на полчаса. Уж очень хорошо было кругом, спешить мне было некуда, так как на обратном пути я решил выйти к озеру и отстоять вечернюю зорю на уток, а до зори же была масса времени.