Лариса Васильева - Альбион и тайна времени

— Если я все-таки защищу свою многострадальную диссертацию, — пошутил как-то Антони Слоун, — то будет это исключительно благодаря прачечной: вот где продуктивно работается, шум машин и беготня детей совершенно не мешают. Я вообще заметил, что чужие дети не действуют на нервы.

Должна сказать, я возила белье в прачечную сама. Случались в прачечных кроме меня и другие женщины, но все же мужчины преобладали. И еще должна сказать, нисколько не жалею, что возила белье: это было самым удобным местом для чтения по методу Антон и, а кроме того мне посчастливилось именно там продолжить, и все же не дописать до конца одну страницу своей жизни…

Я уже запустила машину и обернулась к скамье сесть с книгой. Он читал свою книгу перед своей работающей машиной, он был поглощен чтением, он — мой всадник, которого я воображала известным спортсменом, актером, графом Эссекса.

— Здравствуйте! — сказала я ему громко и радостно.

И стояла перед ним, открытая этому романтическому знакомству, готовая рассказать, как первые увидела его, как жду по воскресеньям…

Он сухо кивнул и углубился в книгу.

Не узнал. Ну, конечно, не узнал. Снизу не видно лица машущей с пятого этажа. Он попросту не знает меня в лицо: привычно машет темной фигуре за занавеской.

— Вы не узнали меня? По воскресеньям из окна дома на улице Святого Джона я машу вам…

— Да, я вас узнал, — равнодушно ответил он.

Я и растерялась, и расстроилась. Чтобы это значило? Почему он так приветливо машет мне по воскресеньям и так сух теперь. Ну, конечно, самолюбие! Ему неприятно, что я застала его за таким неделикатным делом, как стирка. Да, явно не хватило мне такта сделать вид, что не узнаю его. Нехорошо.

Мы стирали в глубоком молчанье. Читали. Перед каждым в иллюминаторах бешено вертелись трусы, рубашки, полотенца. Смывалась пыль дорог, накипь тревог и волнений, пятна неловкости. Смывалось то, что можно отмыть.

Я запустила глаза в его книгу. Это был исторический роман.

— Вы любите историю? Что за книга?

— Глупый роман из времен битвы при Гастингсе, — холодно ответил он, не поднимая глаз от страницы.

— Зачем же вы читаете, если глупо? — не отставала я.

— Я читаю все, что касается дома Годвина. Я имею честь быть в прямом родстве с Гарольдом Годвином.

И все это говорилось в той же холодной манере, носом в книжку. Потомок Гарольда, стирающий подштанники в итальянского производства стиральной машине. Красиво!

Внезапное озорство повело меня вдруг в ту же сторону:

— Какое приятное совпадение: я имею честь быть в родстве с домом Владимира Мономаха.

— Да, — сказал он, словно ничего удивительного не услышал, — если бы тогда в Гастингсе победил мой предок, все теперь было бы по-другому.

— Ах, вы почти думаете, как я. И отношения России с Англией возможно развивались бы более ровно.

— Тогда все было бы по-другому! — повторил он подчеркнуто. — Нормандцы, слившись с нами, дали нашему национальному характеру склонность к захвату. Конечно, приятно сознание, что владеешь половиной мира, но каково все это терять, как теряем сегодня мы!

Мне казалось, что он начинает вдохновляться. Голос становился все громче и резче, соседи уже поглядывали на нас, и я в душе кляла себя за то, что ввязалась в разговор с сумасшедшим. А всему виной моя, развивающаяся лишь здесь, привычка вступать в разговоры с незнакомыми людьми, оправдывая себя тем, что я, мол, познаю страну, общаясь с ее гражданами. Вот и распутывайся теперь с потомком Гарольда.

Но распутываться не пришлось. Он умолк внезапно, как только его машина окончила стирку. После стирки праправнук Гарольда затеял сушку, и пока сушил, читал, больше со мной не общаясь. Я, конечно, новых разговоров не затевала.

Когда пришла пора ему уходить, он аккуратно сложил в свою корзину чистые тряпки, прямо взглянул мне в глаза небесно-голубыми холодными очами, попрощался и повез колесики.

Мне долго помнился этот взгляд — не было в нем никакого безумия, никакой странности, а было достоинство и равнодушие — столь типичное для англичанина.

Это была суббота. А завтра он должен проехать мимо моих окон.

Почему-то казалось мне, что он не проедет. Но он не только прогарцевал мимо, а, как обычно, поднял голову и, увидев меня, с прежней ласковой и доброй улыбкой кивнул. Удаляясь, он обернулся и махнул хлыстом.

— Нетрудно проверить, — заметил Антони Слоун, когда я рассказала ему о своем странном приключении, — в Британии принадлежность к тому или иному роду выяснена до деталей. Существуют геральдические книги, целые тома. Впрочем, скорей всего он просто сумасшедший.

— Знаете, Антони, не проверяйте моего всадника, не надо, — сказала я.

— Вы не хотите убедиться, что он впрямь сумасшедший?

— Не хочу…

— А может быть, и правда…

— Может быть. Это не имеет значения. Зато каково мне будет вспоминать, что я стирала белье в обществе потомка самого Гарольда.

— И при этом была почти что внучкой Владимира Мономаха.

— Не смейтесь, Антони, в этой истории есть некоторые, довольно романтические совпадения: я увидела всадника четырнадцатого октября, в день гастингской битвы — он оказался прямо связанным с нею. И вообще со словом «Гастингс», если бы вы занялись историей, то увидели бы сами, не раз было связано нечто роковое и не очень благоприятное для отношений России и Англии.

— Вы, конечно, имеете в виду Марию Гастингс?

— Мария Гастингс — лишь деталь. Но сколь многое скрыто за той историей, если разобраться.

В Лондоне одна из главных улиц живет под названием «Уайт-холл». Когда-то здесь стоял дворец с таким названием, остатки его сохранились до сих пор. Дворец строили при Якове Первом, из него везли на казнь короля Карла Первого.

Все эти факты хорошо известны и широко описаны. Но мало кто знает, что несколько раньше, при двоюродной бабушке Якова Первого Елизавете на месте «Уайтхолла» стоял другой дворцовый дом, известный тогда в Лондоне под именем «Йорк-хауз». В саду этого дворца и произошли на исходе шестнадцатого века удивительные события.

Орлиным взглядом окидывая мир, завоевывая без меча и пожара хитростью и миссионерством целые народы, Британия обратила внимание на далекую, но чрезвычайно лакомую для нее Россию. Неисчислимые богатства этой загадочной земли не зря тревожили сны тех, кому не терпелось прибавить к своему добру чужое.

1553 год. Устье Двины. С любопытством смотрят жители рыбацкой деревушки на невиданный доселе корабль, приставший к их берегу. Первое английское судно под предводительством капитана Ченслера. Последнего по приказу самого Ивана Грозного доставляют в Москву, где принимают с почестями и дают право свободной, беспошлинной и бесконтрольной торговли.